Голова кружится и мутится. Хочется на воздух. Просто пройтись по улице. Немного прогуляться. Как есть, не переодеваясь и даже не причёсываясь, застегиваю трикотажную домашнюю кофту, накидываю капюшон и сую ноги в выменянные на туфли, Олеськины кроксы. Засовываю телефон в карман свободных трикотажных брюк и выползаю в подъезд.
На улице свежо. Прохладный ветерок обдувает мои от чего-то горящие щеки. Голова продолжает кружиться. Смотрю вперед, обнимаю себя руками. Медленно иду по улице, огибая наш двор, захожу во двор старой девятиэтажки. Именно здесь я собиралась кинуть Дровосека, не заплатив за проезд. Ноги сами привели меня в это место.
Густые сумерки опускаются на город. Качаюсь на скрипучей качели, искоса поглядывая на мальчишек, сидящих на лавочке, вдвоем играющих в какую-то игру на одном телефоне. Мимо пролетает девочка на самокате. Несколько молодых мамаш, пытаются увести орущих и упирающихся малышей из песочницы.
— Тиша! Тиша! Где ты есть, бессовестный!? — кричит пожилая женщина с балкона.
— Да, чего ты орешь? Сдох твой Тиша в прошлом месяце! — отвечает ей сварливый голос этажом выше.
Лавируя между припаркованных машин курьер на велосипеде с желтым коробом за плечами проносится мимо.
Мужчина и женщина громко ругаясь идут к подъезду. Мужчина несет два тяжелых пакета с логотипом «Пятерочки».
Поворачиваю голову в другую сторону. Пара. Парень и девушка медленно идут через двор держась за руки. Останавливаются около подъезда. Целуются…
— Лика, домой немедленно! — вздрагиваю и чуть было не подрываюсь с места от крика женщины, роющейся в сумке в поисках ключей. Мужчина кряхтит и бухтит себе под нос ругательства, устав держать тяжелую ношу. Один из пакетов опускает на землю. Девочка, недавно пролетевшая мимо меня на самокате, подъезжает к ним.
— Ты возьмешь, па? — пытается всучить отцу еще и самокат в довесок к пакетам. Недовольный мужик тихо возмущается. Подхватывает одной рукой оба пакета, другой цепляет самокат, шагает через порог следом за женой и дочкой.
Постепенно люди вокруг испаряются. Спустя какие-то полчаса, я остаюсь совершенно одна. Только я и противный скрип ржавого метала. Поднявшийся ветерок шевелит мои волосы, выбившиеся из-под капюшона. Телефон в кармане вздрагивает. Наверное, это он! Спешно вытаскиваю телефон, смотрю на дисплей… Папа.
— Да, — прочищаю горло.
— Дочь, у тебя все в порядке?
— Конечно.
— Точно?
— Да, все хорошо.
— Ты дома?
Застываю на мгновенье. Шелест шин проезжающей машины, выдает меня.
— В магазин вышла.
— Будь осторожней, поздно уже или ты не одна?
— Одна. Я уже иду домой. Не волнуйся, — стараюсь говорить бодрым веселым голосом.
— Дочь, я скорее всего задержусь до вторника.
— Хорошо.
Папа говорит еще что-то, слушаю его в пол-уха параллельно прислушиваясь к странному писку, доносящемуся с другого края детской площадки. Только обойдя игровое пространство, понимаю, что писк исходит от мусорных баков. Может это галлюцинации? Может это алкоголь, бродящий по моим венам и кружащий неясную голову подкидывает мне какие-то ведения. Развернувшись, решительным шагом направилась к выходу. Писк остается позади, мои шаги становятся шире и решительней. Завернув за угол, практически перехожу на бег.
Никого там нет. Еще не хватало по помойкам лазить. Убеждаю себя, спеша к дому. Останавливаюсь около подъезда стою с минуту. Разворачиваюсь на сто восемьдесят градусов и быстрым шагом иду обратно.
Худющий, страшненький котенок замотанный в пакет, каким-то чудом прогрыз дыру в плотном полиэтилене и тем самым спас себе жизнь, не задохнулся. Пакет лежал практически на самом дне мусорного бака и шевелился. Подсвечивая себе телефоном, сходя с ума от отвращения и подступающей тошноты, я перевесилась через борт вонючего контейнера и вытащила его. Котенок громко пронзительно мяукает, а я прижимаю его тщедушненькое тельце к груди и реву. Сижу на грязном асфальте около помойки и рыдаю, позабыв об отвращении и брезгливости. Утерев рукавом кофты бегущие слезы и сопли снова набираю Дровосека. Если он сейчас не возьмет трубку, больше ему не позвоню.
— Что ты хотела? — зло, с совершенно не свойственной ему грубостью в голосе произнес он.