Крепко сцепив зубы, закрываюсь невидимым щитом. Каждое его слово отлетает от меня, словно мячик пинг-понга. Я не буду его слушать. Не хочу. Завтра его здесь не будет.
Закрыв глаза, выдыхаю. Молча позволяю ему выкатить кресло в прихожую. На несколько секунд он замирает около двери. Я могу обуться самостоятельно, но… Но сегодня я не состоянии пошевелить даже пальцем. Мне плевать, как я отправлюсь в больницу. Пусть даже босиком. Все равно…
Но Кирилл не теряется. Сдернув с обувницы пару моих кроссовок, присаживается передо мной на корточки. Не поднимая глаз, развязывает шнурки. Отворачиваю лицо в сторону, смотрю в стену, ощущая, как его рука подхватывают мою ступню, пальцы смыкаются вокруг щиколотки. Нет… я не смогу спокойно переживать его прикосновения.
— Я сама! — наклоняюсь подхватывая второй кроссовок с пола. — Одеться и обуться я в состоянии самостоятельно, — цежу сквозь зубы со злостью.
— Ок, — спокойно выдает он и поднимается в полный рост.
Роняю кроссовок, наклоняюсь за ним снова. Как на зло руки не слушаются, пальцы словно деревянные. Кое-как натягиваю обувь на левую ногу. Трясущиеся пальцы неловко подхватывают шнурки.
— Отвернись! — вскрикиваю, после третьей безуспешной попытки завязать шнурки.
Он послушно отворачивается. Чувствую себя идиоткой. Почему-то я решила, что он проигнорирует брошенное мной слово и поможет. Пальцы и вовсе становятся чужими, словно отмороженными. Может мой паралич прогрессирует на нервной почве и теперь у меня отнимаются руки?
— Все? — слегка обернувшись кидает он.
Не в состоянии справиться с простейшим узлом, запихиваю шнурки в обувь, рассовывая их по бокам и под язычок.
Кирилл смотрит на мои дерганные движения сверху вниз.
Молча киваю, тянусь за сумкой пристроенной на крае обувницы. Он подхватывает ее первым и укладывает мне на колени.
— Принеси мой телефон.
— Думаю, он тебе не понадобится.
— Сейчас же, принеси мой телефон! — произношу все с той же интонацией.
Кир через секунду скрывается за дверью моей комнаты.
Возвращается и протягивает мне трубку.
— И наушники, — добавляю, когда он обувает второй кроссовок.
— Обойдешься без них сегодня.
— Ты плохо справляешься со своими обязанностями. За пятьсот тысяч ты должен…
— За пятьсот тысяч, я должен отвозить тебя в больницу, а за тем привозить обратно, — перебивает меня, толкая входную дверь.
— Я не успела расчесаться.
— Мне все равно, и всем окружающим, поверь мне, так же по хер.
— Вернись!
— Нет.
— Я скажу отцу…
— Что ты ему скажешь? — толкает коляску в направлении лифта. — Что ты избалованная, мелкая манипуляторша, нацепившая когда-то себе на голову корону и до сих пор не расставшаяся с ней, не смотря на обстоятельства. Он и так в курсе, что ты за фрукт. Даже не так… не фрукт, а овощ, — последнее слово он выделяет с особой интонацией.
Это очень жестоко. Я не ждала от него подобного, его слова царапают слишком глубоко. Настолько глубоко, что я не в силах даже ответить что-либо. Поэтому я просто опускаю голову и роняю горячие слезы, крупными каплями, падающие мне на ноги. Черная синтетическая ткань быстро впитывает сорвавшуюся влагу, которая не оставляет после себя следов.
Лифт опускает нас на парковку. Только бы не встретить никого из соседей. Пару раз я пересекалась с Тимуром и его женой. Сюр какой-то… этот клоун женился. А еще говорят, я с приветом.
Ищу глазами его машину. На самом деле, мне бы очень хотелось снова в ней посидеть. Вдохнуть аромат салона: запах полироли и древесной смолы, муската, мятной жвачки, немного бензина и еще чего-то сложно определимого, но присущего только ему. С разочарованием смотрю на старую синюю иномарку, около которой останавливается Кирилл, качаю головой:
— Одно ведро, лучше другого, — усмехаюсь. — Вызови такси. Я в это… не сяду.
Кирилл хмыкает. Даже мысленно не хочу теперь называть его Дровосеком.
— Давай, сегодня на ней. А завтра я подъеду пораньше, и мы с тобой прокатимся на общественном транспорте, — подмигивает мне, улыбается. — Знаешь какие крутые у нас автобусы запустили? Городской автопарк обновляется каждый день. Ты только принарядись немного, — очерчивает ладонью пространство вокруг своего лица. — Подкрасься, припудрись, голову в конце концов помой, все-таки в люди выйдем. А то как-то неловко в таком виде по улицам расхаживать.
Выслушиваю его тираду, склонив голову на бок, пристально всматриваюсь в его лицо. Вероятно, он ждет от меня какого-то ответа, но пауза затягивается, ведь я молчу. Он распахивает пассажирскую дверь, подкатывает коляску ближе. Порывается подхватить меня на руки, но я сама выравниваю кресло поудобнее и заученными движениями, которые я была вынуждена практиковать не единожды, перебираюсь на сиденье.