Вернувшись домой, Сирения вошла в комнату, где Чикита играла под присмотром доньи Лолы и Минги, и показала им подарок.
— Я обещала великому князю, что мы никогда не будем его снимать, — сказала она, застегивая цепочку на шейке Чикиты, и веско добавила, глядя на рабыню: — Поняла, Минга? Даже во время купания.
— А ну как почернеет? — возразила Минга, подозрительно оглядывая талисман.
— Нет, вы только послушайте, что она несет! — возмутилась донья Лола и с напором продолжала: — Ты что думаешь, Романовы дарят всякую дешевку, дура? Это чистое золото из русских копей, а лучше этих копей в мире нет!
Указание выполнялось беспрекословно. Чикита так свыклась с шариком, что начала воспринимать его как часть своего тела. Лишь много лет спустя она узнала, почему великий князь решил сделать ей такой подарок. Это был вовсе не простой амулет, а нечто гораздо большее. Но всему свое время, и до княжеского подарка дойдет история.
В тот же вечер взглянуть на талисман явилась Канделария. Она-то и заметила крошечные знаки, нацарапанные на золотом шарике, сняла подвеску с крестницы и изучила при свете свечей.
— Это что, буквы? — полюбопытствовала Сирения, которая плохо видела вблизи.
— Скорее палочки и закорючки, — задумчиво протянула Кандела.
Об открытии рассказали Игнасио, он положил шарик под микроскоп, внимательно рассмотрел и объявил:
— Это иероглифы.
— Но что они означают? — настаивала Кандела.
Доктор пожал плечами. Он ни на йоту не верил в сверхъестественную природу талисмана, но разубедить жену не представлялось возможным.
— Ну, если уж он не волшебный, то, по крайней мере, очень странный, — сказала Сирения, и на том разговор и кончился.
Когда Игнасио удалился, Кандела кое-что рассказала кузине по секрету. Около полудня она прогуливалась с отцом возле театра «Эстебан». И кого же, вы думаете, она там увидела? Не кого иного, как секретаря великого князя! Под охраной двух солдат он стоял и любовался памятником Колумбу.
— Не может такого быть, — возразила Сирения. — В это время месье Драгулеску находился на горе Ла-Кумбре и осматривал долину.
— Я не только видела его, но и почувствовала его запах, — артачилась Кандела: когда она проходила мимо карлика, ее обдало волной как бы прокисшего лука.
— Ты, верно, обозналась, — сказала Сирения. — А ну-ка, опиши его.
— Безобразный, горбатый, с длинными седыми космами, — отчеканила Кандела. — При монокле и в синем сюртуке с золотыми пуговицами.
— Да, это он и есть, только ты никак не могла видеть его в это время и в этом месте, — в замешательстве произнесла Сирения, не желавшая сдаваться.
— Ну, так значит, или я сумасшедшая, или это было видение, — усмехнулась Кандела. — И, может, я и вправду рехнулась, но мой отец в здравом рассудке, а он его тоже видел. В общем, одной из нас явился призрак.
Загадка карлика, который, подобно Франциску Ассизкому или Антонию Падуанскому, видимо, обладал даром находиться в двух местах одновременно, так и осталась без ответа. Впрочем, кузины недолго пытались ее разгадать. У них нашлись и другие поводы для сплетен. К примеру, платье, выбранное Исабель де Маи для приема царевича.
На следующий день рано утром русские погрузились в особый поезд и отбыли из Матансаса. Ничто больше не удерживало их в городе мостов. Они посмотрели и сделали все, что хотели.
Когда Эспиридиона Сенда выросла (точнее, когда повзрослела, потому что ростом она мало изменилась за последующие годы), она часто задавалась вопросом: осмелилась бы она на месте родителей завести еще детей? А если бы по злосчастному стечению обстоятельств им снова досталась иголка в стоге сена? Но несмотря на медицинскую ученость Игнасио, вполне способного позаботиться о предотвращении беременности, его супруга произвела на свет еще четверых. Он лично перерезал всем пуповины и приветственно шлепал по попке, а помогали ему в родах Минга и повивальная бабка.
Румальдо родился, когда Чиките сравнялось два года и семь месяцев. В первых родах Сирения стонала и извивалась на постели, словно одержимая, а мальчик на удивление легко выскочил на свет. К всеобщему облегчению, он оказался крупным и крепким. «Этому уже месяца два!» — высказалась Минга, прикидывая, что в младенце у нее на руках добрых фунтов девять. Ростом он был со старшую сестру.
Война между кубинцами и испанцами шла почти четыре года, и через несколько дней после вторых родов остро заточенное мачете одного мамби снесло голову с плеч родичу Сирении, сражавшемуся на стороне колонизаторов. На сей раз молоко у родильницы не пропало, разве что стало пожиже, но это не помешало кормить младенца. Как большинство обитателей острова, Сирения привыкла жить в постоянном ужасе.