— И что эта галиматья означает? — спросила Чикита.
— Это сокращенная фраза: «Испания да умрет на нашей родине», — пояснил Румальдо.
И тут ни с того ни с сего Игнасио в сотый раз взялся рассказывать им удивительную историю о похоронах воробья.
В начале войны 1868 года на Гербовой площади в Гаване, против дворца Генерал-капитана, обнаружился дохлый воробей. Испанцы подняли бучу и, хоть на трупике не было следов ран и птичка вполне могла умереть от старости, заявили, что ее прикончили и подсунули на площадь креолы. Они считали, что революционеры, презрительно величавшие «воробьями» солдат Родины-матери, таким образом их провоцируют. В пику кубинцам они устроили воробью бдение с мессой и погребальным шествием. И хотели было похоронить, но кто-то решил, что хорошо бы отдать птахе последние почести во всех крупных городах. Трупик поместили в хрустальную урну и прокатили по всему острову в торжественной обстановке, с клятвами верности Испании и угрозами повстанцам.
— Сперва треклятого воробья привезли в Матансас, — продолжал Игнасио, отправив в рот последнюю ложку пудинга и дав знак Рустике варить кофе. — Мы с Сиренией только вернулись после медового месяца и думали, это шутка такая. Но когда пичугу выставили для бдения в Испанском казино с венками и почетным караулом, а после отслужили мессу в церкви Святого Петра-апостола, и военные пронесли урну на носилочках по всем улицам города, мы поняли, что дело серьезное.
— Фиглярство! — презрительно фыркнул Мундо.
— Гротескный, но и устрашающий эпизод, — поучительно добавил Игнасио. — После такого люди выучились жить втихомолку, никому не доверять и делать вид, будто никакой войны не идет. Матансас навсегда стал другим!
— Надеюсь, нынешняя война не затянется на десять лет, — подавляя зевок, протянул Румальдо.
— И я надеюсь, — то были последние слова их отца.
В этот миг послышался пьяный хохот с противоположной стороны улицы. Румальдо и Мундо подскочили было к окнам, но Игнасио жестом велел им сесть на место.
Шумели добровольцы, которые все чаще выкатывались на улицы хулиганить, клясть сторонников независимости и палить куда попало из пистолетов. Победы и неминуемый приход в Матансас повстанческих войск не давали им покоя и толкали на поиски приключений.
Шатаясь и выкрикивая ругательства, они проходили мимо особняка семьи Сенда, как вдруг один из них спустил курок, и пуля влетела в окно столовой.
Игнасио рухнул навзничь с изумленным выражением лица, которое в других обстоятельствах показалось бы смешным. Вся грудь была залита кровью, и Румальдо с Мундо кинулись на помощь. Чикита закричала, прибежали Рустика и кухарка и бросились к ней, думая, что она тоже ранена. Но Чикита просто испугалась, потому что не могла самостоятельно слезть со своего специального стульчика красного дерева. Как только ее спустили на пол, она замолчала, подбежала к отцу и погладила его по щеке. Игнасио приоткрыл глаза и устремил на дочь стекленеющий взгляд.
Плача, обещая поквитаться и проклиная Испанию, они отнесли отца в спальню. Чикита попросила, чтобы ее подняли на кровать, стала на колени подле раненого и принялась молиться с таким жаром, что не заметила, в какую минуту он перестал дышать. Когда явился доктор Картайя, за которым сбегала кухарка, одного взгляда на старого друга ему хватило, чтобы понять: он не в силах помочь. Пуля пробила сердце. Он постарался успокоить молодежь, советовал быть благоразумнее и осторожнее. Никаких заявлений в полицию, никаких протестов, лучше всего прикусить язык. Армия, полицейские и добровольцы служат одному хозяину, а значит, попытки подать в суд на виновников только взбеленят испанцев и приведут к тому, что всех Сенда заклеймят неблагонадежными.