— Фейс…
— Я никуда не поеду, — пробубнил тот, глядя куда-то в стенку. Осталось только сцепить зубы. Стало страшно. — И с Дрейком нельзя встречаться, — продолжал читать его мысли Фейс.
— Он не сможет отдать меня закону — не доберется. Если не доберется — потеряет деньги, а от них он не откажется. Доказательств нет, и дело за давностью закрыто.
— Я бы не был так уверен, — с сомнением качал головой Фейс. — Это все твои предположения…
— Я предполагал это каждую ночь в течение трех лет, Фейс, — жестко процедил и вышел из комнаты.
Глаза застилала мутная пелена злости, он чувствовал себя зверем. Пока что охотился он, только когда из охотника превратить в добычу — не знал. Но стоило навести резкость на происходящем в кухне, пелена рассеялась. Он застыл посреди гостиной, вцепившись напряженным взглядом в тоненькую фигурку рыжей возле плиты. Элль выуживала из вока очередную порцию жареных овощей.
Его мир снова сузился до одной, большей на этот раз, кухни, но все повторялось. Он чувствовал себя точно также — усталым, опустошенным мужчиной без будущего. И снова она — как свет в конце тоннеля.
— Элль…
Вышло хрипло и пугающе. И она предсказуемо испугалась: выронила вилку, та плюхнулась в кипящее масло и обрызгало рыжую. Элль вскрикнула, одергивая руку, но он уже был рядом. Схватил ее и дернул к раковине…
…Только в груди скрутило все от жуткого страха, что причинил ей боль. Кипящее масло и ее бледная прозрачная кожа никогда не должны были соприкоснуться! Как он это допустил?! Рыжая что-то говорила, но он не слышал. Сорвал с нее рубашку и сунул руку девушки под струю холодной воды, вжимая ее в раковину… Да что она так дергается?!
— Киран, все нормально! Фейс! Ему плохо! Вызывай скорую!
— Ты рехнулась? — выдавил хрипло. — У тебя ожог!
— А у тебя, похоже, нервный срыв! Что ты в меня так вцепился?
А он и правда разве что не задушил — так сжимал в руках.
— Эль, рука же…
— Я ее уже не чувствую!
— Элль?
То, что Фейс обращался к рыжей, говорило лишь о том, что она права — он был явно не в себе. Друг стоял в гостиной с выпученными газами и, похоже, решал, не рвануть ли обратно за телефоном и не вызвать кого-нибудь посерьезней неотложки.
— Она себе руку маслом облила, — зачем-то начал оправдываться.
— Обрызгала! — возмутилась Элль, но тут же спохватилась, что стоит в одном лифчике, и вжалась в него сильнее, уже не пытаясь вырваться.
— Психи… — обескураженно выдохнул Фейс и, обойдя их, открыл ближайший шкафчик. — Аптечка, — поставил на столе.
— Я сам, — прорычал.
— Уверен? — на этот раз темнокожий усмехался. — Приготовьте уже хоть что-нибудь, я с голоду умру с вашим блогом…
47
Руку рыжая все же обожгла прилично — на костяшках пальцев виднелась россыпь воспаленных пятен. Он усадил ее на стол, так и не позволив одеться, и принялся обрабатывать раны мазью. Элль не произнесла ни слова, даже не пикнула, хоть кожа должна была полыхать адски.
— Больно? — угрюмо уточнил он.
— Нет.
— Еще раз спрашиваю — тебе больно? — потребовал жестко.
Она подняла на него воспаленные глаза и шмыгнула носом:
— Да.
Сопротивляться порыву было невозможно. Видел ли он когда-либо ее, готовую заплакать? Нет. И он был не готов. Не имел права трогать, утешать, ведь он ничего ей не обещал! Но это право неожиданно стало важнее всего остального. Страдания Элль для него невыносимы, будь то ожог кипящим маслом или его личная вендетта.
Он притянул ее к себе и обнял, чувствуя, как доверчиво Элль потянулась к нему. Боится, но тянется, надеясь, что он не окажется таким же ублюдком, как все остальные мужчины в ее жизни…
— Фейс!
Элль вздрогнула и прижалась к нему сильней, прячась от друга, когда тот вошел в кухню.
— Купи билеты на сегодня в Бостон. Ты улетишь первым, мы с Элль желательно ночью.
Повисла тишина. Фейс пытался понять, не ослышался ли он.
— Да, едем домой, — кивнул, оборачиваясь.
Глаза друга округлились, он одарил его пристальным взглядом, но все же понимающе кивнул и, ошарашенный, ушел в комнату.
— Домой? — переспросила Элль.
— Да.
— Что-то случилось? — отстранилась она, заглядывая ему в глаза.
«Это ты мне скажи», — так и вертелось на языке. Почему-то молчание рыжей по поводу Майкла больно било по самолюбию — не доверяет. И хоть умом понимал, что ничем не заслужил доверия, но все равно было не по себе.