Беляев не успел моргнуть, как Павлик достал спичечную коробку и провел ею по спичечной головке, торчавшей на пистолете. Пистолет гулко хлопнул, выбросив сноп огня. Даже эхо загремело в лесу.
Петушок с удовольствием рассмеялся.
Беляев сердито схватил Павлика за руку:
— Что ты делаешь, дуралей!
— А что?
— А вдруг близко немцы? Услышат выстрел и заметят нас! Не играй, брат, согнем. Лучше проведи-ка нас в деревню, мне надо с людьми поговорить.
Павлик уже успел поверить в то, что этот красноармеец «наш человек», ему даже что-то нравилось в нем. Но, подозрительно оглядев спутника Беляева, вдруг остановился.
— А кто с тобой? — спросил он Беляева. — Ты все говоришь, а этот товарищ почему ничего не говорит? Или, может быть, он не знает по-русски?
— Ишь ты какой! — расхохотался тот и одобрительно хлопнул Павлика по плечу.
Посмеявшись, все двинулись в деревню,
8
Оставшимся в лесу пришлось долго ждать Беляева. Только с наступлением темноты стоявший на посту красноармеец окликнул возвращавшихся разведчиков. Они пошли к комиссару доложить обо всем виденном.
Камиль лежал в полубредовом состоянии, у него не было сил подняться. Но он слышал отрывочные фразы доклада Беляева: «Очень хороших людей нашли… Немцы не приходили… Можно оставить…»
…Через некоторое время ему показалось, будто кто-то окликнул его. Затем подняли и понесли. Больно заныла рана, но скоро боль утихла. Ему казалось, что он, покачиваясь, улетает куда-то ввысь. Пытаясь понять, что происходит, Камиль открыл глаза. Кругом было темно и глухо, как в погребе.
…Наконец перед его глазами замерцал неровный огонек свечи. Его внесли в дом и положили на постель. Камиль уже был не в состоянии ни удивляться, ни радоваться. Он почувствовал, как потревожили его рану, и от собственного стона очнулся. И тут же услышал знакомый голос:
— Ничего, Ибрагимов, все в порядке.
— Товарищ комиссар?..
— Я, Камиль, я. Теперь тебе будет хорошо, успокойся.
— Товарищ комиссар, не оставляйте…
Но вместо комиссара Камилю ответил кто-то другой.
— Лежи, лежи, — сказал он мягким басом, — Никуда мы тебя не отпустим! Ксения Петровна не разрешает.
У кровати стоял человек с густой бородой, рядом с ним — пожилая женщина. Бородатый добродушно улыбался и, повернувшись к комиссару, продолжал:
— Ксению Петровну знаете? Лучшего врача у нас во всем районе нет. В Москву хотели взять, да мы не отдали. Она ведь из нашей деревни родом, зачем нам ее отдавать? Такого врача поискать…
— Смотри, захвалишь, Захар Петрович! — улыбнулась Ксения Петровна.
Расхваливавший Ксению Петровну бородатый человек был отец Павлика.
На самом деле Ксения Петровна была всего-навсего фельдшерицей-самоучкой и не могла, например, сделать операцию раненому. Правда, она знала лекарства и оказывала медицинскую помощь в деревне. Председатель расхваливал ее, чтобы поднять дух раненых.
Друзья попрощались с Камилем и пожелали ему скорейшего выздоровления.
В Сосновке радушно приняли не только раненых, но и всех бойцов отряда. По распоряжению Захара Петровича их поместили в ближайших к лесу домах. Комиссара, лейтенанта и находившегося при них Беляева Захар Петрович устроил у себя. Пока лейтенант с Беляевым устанавливали охрану, комиссар пошел к председателю.
По темной улице вдоль забора они добрались до большого дома, перед которым росли две березы. Захар Петрович открыл калитку.
— Пожалуйте!
Двор с трех сторон был окружен постройками под общей крышей.
На крыльце их встретил мальчишка.
— Это ты, Павлик? Почему не спишь? — спросил Захар Петрович.
— А я сплю, — невпопад ответил мальчик.
Комиссар засмеялся — он уже слышал кое-что о Павлике от Беляева.
— Умеешь на ходу спать, Павлик? — спросил он.
— Все равно завтра не рано вставать…
В темноте избы на стоявшей у стены кровати зашевелилась женщина.
— Анфиса, вставай! — сказал Захар Петрович. — Ну- ка, посмотри, что у тебя есть в печке. Гости пришли.
Анфиса протяжно зевнула и подошла к столу. Подвернув фитиль едва мерцавшей керосиновой лампы, осветила комнату и приветливо поздоровалась с гостем.
— Проходите!
Комиссар прошел в соседнюю комнату. Сел на длиннущ лавку за большим деревянным столом.
Комиссар оглядел стены, потолок из широких сосновых досок, большую, чисто выбеленную печь.
— Дом у тебя добротный, Захар Петрович.