Мы шли каким-то переулком… Если меня не обуял географический кретинизм, вскоре должны выйти на Большую Грузинскую.
— А ты-то как под его началом оказался?
— Увидел он, как я с голодухи сайку из отрубей спёр, ну и подошёл, когда я за углом её ел. Расспросил, кто я и откуда, а потом говорит, что я на него теперь буду работать. Я сказал было, что не хочу, так он мне под дых так врезал, что я чуть не помер. Всё, что съел, обратно из меня вывалилось. Говорит, чтобы даже не думал сбегать, везде у него всё схвачено, меня найдут и к нему приведут, и тогда уж спуску не будет.
— Запугал он вас, гляжу.
— А я хочу всё-таки сбежать. В Крым уехать. У меня в Судаке двоюродная тётка живёт.
— Хоть знаешь, как её зовут?
— Знаю, мать незадолго до смерти написала.
Он вытащил из-за пазухи изжёванный листочек бумаги, развернул его и протянул мне. Отпустив наконец запястье парнишки, я прочитал полустёртые, написанные карандашом буквы:
«Кузьмина Екатерина Васильевна, город Судак, ул. Таврическая, д. 16».
— Думал, с сестрёнками поедем, да только куда я с ними… Пусть уж в детдоме, им там вдвоём не так скучно, да и кормят.
— А как добираться собираешься?
— На товарняках, наверное, — неуверенно пожал плечами Лёха.
— На товарняках… А ну как попадёшься, да снова в детдом отправят или вообще на малолетнюю зону?
— А что ж мне, так под Лютым и ходить всю жизнь, пока он меня не прирежет?! А в Крыму тепло, там абрикосы растут, мне мамка сказывала…
Раздавшийся сзади свист заставил нас оглянуться. Та-ак, вечер перестаёт быть томным, поскольку к нам медленно приближается троица. Из всех троих габаритами явно выделялся парень лет восемнадцати, поигрывающий чётками, со шрамом через левую щёку. Ничуть не меньше меня, и двое его дружков не намного уступали ему размерами. Остановились метрах в десяти. Все трое с ленцой грызли семечки, а недобрый прищур в нашу сторону не сулил ничего хорошего.
— Ну всё, мне хана, — упавшим голосом пролепетал беспризорник.
— Это что, и есть Лютый?
— Ага, самый здоровый, — уже почти шёпотом отозвался Лёха.
— Ну-ка пойдём поговорим с ним.
— Не-е, — закрутил головой малец, — я не пойду.
Судя по его виду, он вообще собирался дать драпака.
— Ладно, стой здесь, я сам с ними поговорю.
Небрежной походкой я двинулся в сторону вероятного противника. Троица при моём приближении отвлеклась от семечек, двое засунули руки в карманы просторных штанин, и у меня мелькнула мысль, что в этих карманах могло находиться всё, что угодно, — от кастета до ножа или даже пистолета. А посему не стоит расслабляться раньше времени, делая скидку на возраст. Тем более что их вожак явно совершеннолетний и вон как вымахал на подношениях. Трутень, одним словом.
Остановился метрах в трёх напротив, также держа руки в карманах. Когда-то давно армейский инструктор по рукопашке учил нас, что руки всегда должны быть готовы к действию и сам он никогда в карманах их не держит. Однако сейчас я был уверен в своей реакции, да и руки в карманах должны были немного расслабить противника.
Смерил взглядом Лютого, не забывая отслеживать периферийным зрением его дружков. Мало ли что тем взбредёт в голову.
— Далеко собрались, дядя? — сплюнув сквозь «пугачёвскую» щель между передними зубами, лениво поинтересовался один из троих.
Проигнорировав как вопрос, так и его задавшего, я не сводил взгляда с центрального персонажа.
— Ты, что ли, Лютый?
Трое парней переглянулись между собой, но испуга в их глазах по-прежнему не читалось. Они чувствовали своё превосходство — как же, трое против одного, и это давало мне пока ещё невидимое преимущество. Вряд ли они ожидают от меня достойного отпора в случае прямого физического контакта. Чёрт, даже жалко их немного… Но стоило мне вспомнить зарезанного Андрейку Слепого, которого я и в глаза не видел, как вся моя жалость тут же испарилась.
— А ты кто, прокурор, что такие вопросы задаёшь? — сипловатым голосом спросил Лютый.
— Хочешь, могу и прокурором побыть, и судьёй, впаять тебе по заслугам, не отходя от кассы, за твои противоправные действия.