— Я, Степан Фёдорович, линию партии не обсуждаю. А то такие сомнения могут нас завести совсем не туда, куда надо. Вы правильно сказали, там, — я показал глазами в потолок, — сидят не дураки. Опять же, Китай — своего рода прослойка между СССР и профашистской Японией, и эту прослойку поневоле придётся поддерживать. Ни к чему нам враг у ворот.
— Это точно, с какой стороны ни глянь — окружены врагами. И каждый норовит устроить нам какую-нибудь пакость. Но нас голыми руками не возьмёшь, сейчас Красная армия совсем не та, что была ещё десять лет назад. У нас уже есть несколько танковых корпусов. Об этом писали и в газетах, — добавил майор, видимо опасаясь, как бы я не подумал, что он выболтал засекреченную информацию.
Между тем Ника принялась сворачивать остатки еды в газету «Красная звезда», причём с портретом Сталина на первой полосе.
— Ника, ты что делаешь?!!
Бедняга аж вздрогнула от возмущённого шёпота мужа.
— Что случилось, Степан?
— Ты посмотри, куда мусор заворачиваешь!
— Ой, и правда, это же товарищ Сталин.
Оба испуганно посмотрели на меня, но я отвернулся к окну, сделав вид, что глазею на проплывающие мимо сумеречные пейзажи. Наверное, думают, настучу я или нет, переживают. А скажу сейчас, что промолчу, не сдам, — ещё больше заволнуются. Мол, успокоил, а сам уже думает, как донос составить.
Я зевнул, прикрыв рот рукой. Насыщенным сегодня получился день, столько всяких событий!
— Спать уже нужно ложиться, — сказал майор. — Поезд прибывает в Харьков рано утром, не проворонить бы. Хотя вроде и предупредили проводника, но лучше не рисковать. Серёжка! Хорош носиться, давай в туалет тебя отведу — и на боковую.
Отпрыск подчинился беспрекословно, причём Степан повёл его справлять нужду, не забыв прихватить упряжь с кобурой, а по пути попросив комсомольцев заканчивать шуметь.
— И нам пора, Лёха, а то, смотрю, уже глаза трёшь. Сейчас тоже в туалет сходим — и ложимся спать.
— Да я не хочу!
— Вижу, как не хочешь… Если и правда не спится, лежи и смотри в окно. Так и уснёшь.
— Ага, снизу неудобно смотреть. Пап, давай я на верхнюю полку лягу, там в окно хорошо глядеть.
— Ладно, забирайся, если так хочется, мне лучше…
Понемногу вагон угомонился. Увидев, как свесилась вниз тонкая рука уснувшего Лёшки, я повернулся на бок и моментально отрубился.
Проснулся в половине седьмого, когда поезд подъезжал к Харькову и семья майора вовсю готовилась к высадке, доставая чемоданы.
— А, проснулись, — негромко сказал он. — Извините, если мы тут пошумели.
— Да нет, всё нормально, я всегда рано просыпаюсь, — отозвался я, с лёгким стеснением натягивая штаны поверх купленных вчера трусов.
Тихо, чтобы не разбудить Лёху, попрощались, пожелав друг другу удачи. Ну вот, вполне милые люди! Побольше бы таких. А на смену им тут же заселились новые пассажиры — немолодая чета и девушка в круглых очках. Девица сидела сама по себе и вышла в Днепропетровске, а старики ехали навестить сына в Симферополе, который работал начальником цеха на консервном заводе «Трудовой Октябрь». То есть, получается, с нами до конечной.
— У вас ведь две верхние полки? — спросил я.
Выяснив, что так оно и есть, снова предложил поменяться. Бабка и так, понятно, внизу устроилась бы, но и её старику не с руки скакать по верхним полкам. Так что в итоге всё равно последнюю в поездке ночь мне предстояло провести под потолком.
Когда Лёшка проснулся, мы собрались позавтракать тушёнкой, но и на этот раз поели за чужой счёт. Сердобольные старики, умилившись видом бритого Лёшки, тут же выставили на стол бутыль молока с домашними пирожками, и пацанёнок резво принялся их уплетать за обе щеки. Ну и я не отказался, съев для приличия парочку, но запив заказанным у проводника чаем. А ничего так пирожки, даже ещё тёплые, видно, ни свет ни заря бабка пекла. Соскучился я по домашней выпечке…
Симферополь встретил нас солнечной и по-настоящему летней погодой. Середина сентября в Крыму — бархатный сезон, это я помнил ещё по давнишней поездке с матерью по профсоюзной путёвке в санаторий «Мисхор». Тогда же, кстати, в девять лет я и плавать научился. Эх, какие были времена… вернее, будут. Беззаботное детство, которого ещё нет, но которое ушло безвозвратно. Вот такие парадоксы времени!
Выйдя из вагона, мы постояли на перроне, осматриваясь, затем я обратился к катившему тележку грузчику с номером на грязном фартуке: