Лёг на больничную лежанку и Сапог со своей опухшей мошонкой. Меченый дохромал сам, ему на лоб наложили несколько швов и отпустили с Богом. Что касается Креста, то этот шланг отделался синяками и ушибами. Вся эта шатия-братия сидела в своём углу, тихо о чём-то перешёптываясь. Не иначе, обсуждали сложившуюся ситуацию. Мне было всё равно, я могу и против десятка воров выйти, лишь бы подло в спину не ткнули заточкой. А с них станется… Печально, что в эту кодлу затесался и Федька Клык, с которым у меня в принципе сложились неплохие отношения. Что ж, если на кону окажется моя жизнь, это уже не будет иметь значения.
— По лагерю слухи ходят, что это ты Туза покалечил, — сказал мне на следующий день Олег.
— Пусть ходят, — безразлично отмахнулся я, греясь у печурки. — Жалко, что не убил.
— Не боишься мести воров? — продолжал гнуть своё Волков.
Боюсь ли я мести воров? Хороший вопрос… Тут ведь помимо Туза авторитетов хватало, вон тот же Ваня Стальной, который вроде скорешился с «законником», и пару раз я видел его в нашем бараке, хотя и Туз нередко куда-то пропадал, вероятно, шастал к таким же уркам. И если они кинут клич и подтянут всех блатных, можно заказывать панихиду. А уж как уголовники расправляются с теми, кто просто рискнёт им что-то возразить, а не то что силу показать, за время пребывания здесь я был наслышан.
Например, не хочешь отдавать вору свою посылку — можешь запросто лишиться глаза. А ещё тебя без твоего ведома легко могут проиграть в карты. И твой новый «хозяин» может сделать с тобой всё, что ему взбредёт в голову. Хоть снова на тебя в карты сыграть, хоть сделать из тебя чушка, избивать тебя, когда вздумается, отбирать пайку… На моих глазах одного бедолагу засунули головой в стоявшую в коридоре бочку, куда сливались нечистоты. Они ещё не успели замёрзнуть, так что я не позавидовал несчастному. Кто-то, конечно, сопротивляется до последнего, но эти последние силы, как правило, быстро заканчиваются. И ты либо становишься беспрекословным рабом блатного, либо выбираешь смерть. Я даже не хотел себя представлять на этом месте.
А спустя пару дней я получил посылку от Вари. После шмона вертухаев от неё хорошо если осталась половина, но и то неплохо. Сухари, шматок сала и пять пачек папиросных гильз «Сальве» сделали мою жизнь ярче. Впрочем, не только мою, я решил подкормить самых доходяг с нашего этапа, которые пахали на разработке нефтяных месторождений. Лагерная администрация с какого-то перепугу без всяких объяснений снизила нормы пайков, что даже у обычно немых политических вызвало возмущение. Им-то как раз требовалось лучше питаться, они тратили калории на работах больше, чем получали с едой, тогда как блатные ничего не делали да ещё отбирали посылки, с которых неплохо харчевались.
Свой паёк получил и Лёва Лерман, за месяц на разработках превратившийся в бесплотную тень. Самодельным ножом, который арендовал у Олега в столярке, я тонкими ломтиками нарезал белое с розовыми прослойками сало, положил три ломтика на сухарик и протянул бывшему учителю.
— Что вы, не стоит, — чуть ли не шёпотом попробовал отказаться интеллигент.
— Бери, говорю, а то скоро совсем коньки откинешь, — настаивал я.
Тот сопротивлялся недолго. Прежде чем отправить сухарь с салом в рот, долго рассматривал нехитрую снедь, затем всё же решился, откусил половину расшатанными зубами, почмокал, словно пробуя на вкус, блаженно прищурился, и из его левого глаза по небритой щеке скатилась слеза. Вторую половину сухаря с салом он жевал несколько минут.
— Спасибо, я уже и забыл вкус настоящего сала, — поблагодарил меня Лерман, облизывая пальцы.
После того как всё раздал самым нуждающимся, один сухарь с парой ломтиков сала прикроил для себя. Благотворительность — вещь хорошая, только и о себе забывать не стоит. Жевал и незаметно косился в сторону воровского угла, откуда недобро зыркали урки.
Но самое главное, что к посылке было приложено письмо, которое пусть и перлюстрировали, поскольку конверт оказался вскрыт, но не изъяли. И там было маленькое чёрно-белое фото, с которого на меня глядело строгое лицо Вари. Фотокарточку я рассматривал несколько минут, вспоминая проведённое рядом с девушкой время, а затем спрятал за пазуху и принялся читать письмо. Варя писала, что после моего ареста в жизни порта ничего особенно не изменилось, что и докеры, и начальство порта вспоминают меня добрым словом, особенно мои музыкальные экзерсисы. Писала, что скучает, вспоминает, как я провожал её домой, как сидели в кафе, как я защитил её честь… Эти строки меня особенно тронули. Выходит, не только она запала мне в душу, но и я ей небезразличен! Чёрт, как же не вовремя я угодил в лагерь, глядишь, сейчас бы уже вовсю встречались…