«А там и в загс, так, что ли? — оборвал я сам себя. — Забыл, что находился в бегах и был на волосок от гибели? Ты не мог осесть в одном месте и создать семью, потому что тебе нужно было постоянно менять дислокацию, ведь по твоему следу идут ищейки Ежова. Так что не окажись я в лагере, всё равно пришлось бы заметать следы, и кто знает, может, я сумел бы уже проникнуть на судно, идущее за границу. Был бы сейчас в какой-нибудь Турции, а оттуда можно махнуть хоть куда».
Мне даже показалось, что от листка бумаги ещё исходил лёгкий аромат сирени — духов, которыми пользовалась Варя. Письмо я аккуратно свернул в несколько раз и спрятал во внутренний карман свой робы. Лежал на своей шконке, заложив руки за голову, смотрел в дощатый потолок, вслушиваясь в потрескивание дров в печурке, и было мне так хорошо, как не было ещё после того, как воры убили отца Иллариона. Посветлело на душе, хоть песни пой. Вот я и не выдержал, запел вполголоса:
Остальные стали прислушиваться, и финал песни прошёл под общее молчание прежде гудевшего барака, где все как один превратились в преданного слушателя. Только закончил петь, как со всех сторон посыпались вопросы, мол, что за песня и кто автор?
Снова, как когда-то о «Тёмной ночи» и «Шаландах», заявил, что сочинил её мой знакомый, и меня также попросили спеть ещё раз. Просили политические, блатные же в своём углу играли в карты и делали вид, что им по барабану, что интересовало в данный момент весь барак, хотя я видел, что они прислушиваются к происходящему.
— Ладно, уговорили, — буркнул я, всем своим видом демонстрируя, что делаю одолжение.
Спел, теперь уже кое-кто даже подпевал, запомнив некоторые слова с первого раза. Затем меня спросили, что ещё интересного сочинил мой друг? Я сказал, мол, много чего, но уже хочу спать, да и вам, граждане осуждённые, не мешало бы выспаться перед завтрашней сменой.
А назавтра, не успел прийти на смену, Олег «обрадовал» меня новостью, от которой мне стало не по себе.
— Воры подписали тебе приговор, — хмуро буркнул Олег, лишь только я заглянул в столярку погреть ладони у буржуйки. — Не знаю подробностей, но информация точная.
— Твою ж мать! — невольно вырвалось у меня.
В глубине души я надеялся, что обойдётся без последствий, тем более прошло уже столько дней, а мне до сих пор никто не кинул предъявы. Наивный чукотский мальчик… Урки такого не забывают, это кровная месть, а я позволил себе поднять руку на авторитетного вора.
— Что будешь делать? — поинтересовался Олег, покосившись в сторону нового, молчаливого работника, которого прислали вместо погибшего священника сколачивать ящики.
— Что делать, что делать… Драться буду, что ещё остаётся! С собой хоть одного, да приберу… Слушай, а нельзя тут где-нибудь тесачком обзавестись? — спросил я, понизив голос.
— Эка махнул! Заточку могу подогнать, у меня тут заныкано, а тесак… Если только с Семочко поговорить?
— Точно, пойду в цех загляну, может, решим с ним вопрос, мужик он вроде нормальный.
Семочко был на месте, что-то объяснял относительно молодому заключённому-слесарю, зажавшему в тисках какую-то заготовку. Дождавшись, когда мастер освободится, отвёл его в сторону и объяснил свою просьбу.
— Что, в самом деле блатные тебя приговорили? — переспросил Семочко.
— Олегу я доверяю, он зря болтать не станет.
— М-м-м-да, здорово ты влип… — задумчиво протянул мастер, ухватив пятернёй небритый подбородок. — Я ведь, когда узнал, как ты воров на место поставил, даже порадовался. Они же совсем краёв не видят. Но и не удивлён, что они злобу на тебя затаили, отомстить решили. Хотя, имейся у них хоть капля чести, могли бы сначала вызвать на толковище и там при всех предъявить тебе претензии.
— Ну, ещё не вечер, может, и вызовут…
— Может, и вызовут, — согласился Семочко. — Но не факт. В любом случае я на твоей стороне, а потому твою просьбу уважу. Сегодня вечерком задержусь во время пересменки, поработаю над заказом.