— Нет, нам нужна помощь.
— Но кто поможет нам?
— Жители других деревень, для которых хорошее жалованье значит больше, чем засыпанный город. С вашего позволения, синьор, я еще сегодня отправлюсь в путь, чтобы нанять новых рабочих. Вам только придется дать мне немного денег, чтобы я мог заинтересовать людей. А вы должны пообещать мне, что будете хорошо приглядывать за Марией.
Я обещал ему это с радостью, но не догадывался, что вскоре мне придется нарушить свое слово.
На второй день после отъезда Риккардо нас постигла беда, которую можно сравнить разве что с грозой, разразившейся посреди ясного неба и извергающей из своего свинцового чрева смертоносные молнии. Я вместе с солдатами спускался в подземный ход, как вдруг услышал громкие крики и треск выстрелов. Шум доносился со стороны лагеря, где остался капитан Ленуа и вторая половина солдат. Но самое главное — там была Мария, которая занималась приготовлением обеда.
Словно парализованные, мы прекратили работу и прислушались. Я вылез наружу первым и приказал солдатам следовать за мной.
— Но мы ведь оставили наши мушкеты в лагере, — ответил один сержант. — У нас здесь только лопаты.
— Ну и что? — бросил я в ответ и пустился бежать, не заботясь больше о сержанте и его товарищах. Страх за Марию гнал меня вперед. Когда я услышал шорох в кустах за своей спиной, то понял, что солдаты следуют за мной.
Вскоре перед нами появились палатки и укрытия лагеря. На земле лежали неподвижные тела, все это были люди капитана Ленуа. Какие-то мужчины в гражданской одежде подняли на нас свои мушкеты. Я мгновенно упал на траву и прикрыл голову руками. За треском выстрелов раздались стоны и крики раненых. Я услышал, как позади меня на землю падают французы, — без оружия у них не было ни единого шанса.
Прогремел еще один залп, и я увидел, как ко мне приближаются чьи-то грязные сапоги. Я понял, что незнакомцы убивают всех солдат, в которых еще теплилась жизнь. В следующее мгновение в мой затылок уперлось дуло мушкета. Я поднял глаза на худощавого мужчину, который безжалостно смотрел на меня.
— Этого не убивай! — послышался чей-то хриплый голос. — На нем нет униформы. Это, наверное, археолог.
Дуло мушкета отвернулось от меня, и человек с тощим лицом сказал:
— Слушаюсь, герр майор.
Мне стало понятно, что оба человека говорят по-немецки. На таком немецком диалекте говорили в Южной Германии или в Австрии.
— Приведите этого человека в лагерь! — приказал майор.
Двое мужчин подняли меня на ноги. Среди незнакомцев я, к своему удивлению, обнаружил Риккардо. Он сидел на корточках возле лагерного костра и держал за руки Марию. По его лицу текли слезы. Глаза Марии были закрыты, а на ее платье расползалось красное пятно крови: девушку ранили в грудь.
Увидев меня, Риккардо дрожащим голосом сказал:
— Мария… она была права насчет вестника несчастья…
— Она… — Я запнулся, не в силах произнести ни слова.
— Мертва, — прошептал Риккардо и горько повторил: — Мертва.
Одетый в гражданское майор подошел к нам. Это был рослый, крепкий мужчина, на левой щеке которого красовался багровый шрам.
— С девчонкой произошел несчастный случай, — сказал он по-итальянски. — Попала шальная пуля. Мне очень жаль, синьор Бальданелло.
Не веря своим глазам, я смотрел то на майора, то на Риккардо. Постепенно я осознал, как получилось, что Риккардо вернулся именно в это время. К тому же у меня накопились другие вопросы, как то: почему напавшие оставили его невредимым? почему офицер обращался к нему с таким уважением, а не как с пленным? Я глубоко скорбел о Марии, но в душе осталось место и для нарастающего возмущения.
— Ты привел этих людей, Риккардо?!
— Да, — тихо ответил он. — Это было мое задание.
— Кто тебе его поручил?
— Как кто? Австрийцы, конечно.
Майор вытянулся передо мной по стойке «смирно». В своей разбойничье-гражданской одежде он выглядел скорее странно, нежели подтянуто.
— Майор фон Роттек, гренадер его величества кайзера, — сказал он по-немецки.
Я ничего не ответил. Стоя посреди трупов и глядя на безжизненное тело Марии на руках у Риккардо, я не испытывал никакого желания заниматься пустой вежливой болтовней. Я лишь бегло взглянул на майора, потом снова на Марию, не в силах поверить, что жизнь ушла из нее. И вдруг мне показалось, что ее ноздри еле заметно шевелятся, что веки будто подрагивают. Я потер ладонью глаза, которые пытались сыграть со мной такую злую шутку. Но я вновь заметил слабое подрагивание крыльев носа и век. Я быстро вытянул руку и задержал ладонь совсем близко от ее лица. Я почувствовал дыхание девушки, совсем слабое, но регулярное.