Я фыркаю:
- Непонятно, почему это не очевидно для тебя. Ты вообще помнишь вкус сочной жареной рыбки? А бочки с баландой никогда не моют, свежее месиво наливает прямо поверх сырья, которое там было. Жуки, жировики, листья и гниющие фрукты. Вот, я не хотела тебе говорить. Когда не знаешь, из чего оно, еще можно как-то есть.
Мы идем к берегу, где, как я уже знаю, ожидает лодка. Я подготовила ее заранее.
- Никогда не поверю, что тебя толкает на это только желание вкусно поесть. - Сильным движением он ставит лодку на воду. Признаю, что у него это выходит лучше, чем у меня вчера. Пожимаю плечами:
- Желание не быть отбросом и жить не по указке безликих бабаев, включает в себя и выбор своего рациона!
Я укладываю в лодку все необходимое. Ингвар располагается на веслах, проверяя их.
- Возможно, они специально придумали все с этой молнией, чтобы выманить тебя ночью и прибить на горячем.
Я расхохоталась. Признаю, это нервное, но я очень стараюсь, чтобы смех выглядел естественно.
- А вообще хорошо бы случилась засада. Это поднимает самооценку. Сразу чувствуешь себя важно, когда столько приготовлений ради каких-то шахтера и сортировщицы.
Моя реплика продолжается во внутренний монолог о том, что коменданты очень зря считают за скот и недооценивают нас. Ингвар неодобрительно пыхтит:
- Врезал бы тебе, но ты баба.
- Я думаю, в баланду добавляют наркотики, - выпаливаю я, уже вслух продолжая ход своих мыслей. - Олка знает наверняка. Но она не скажет мне. Как еще столько людей могут безропотно хлебать эту дрянь годами? У меня нет других объяснений.
Мы подплыли к тому месту, где по моим предположениям могло быть что-то интересное. Пока Ингвар раздевается и готовится к погружению, я вглядываюсь в черноту вод. Уж не привиделось ли мне? Не зря ли я рискую нашими жизнями в ночь, в постоянные комендантские сутки за вычетом жалких нескольких дневных часов?
Сильное тело мужа мощным рывком уходит под воду, окатив меня брызгами. Надеюсь, фонарик, улучшенный мной водонепроницаемой пленкой, поможет Ингвару разглядеть хоть что-нибудь. Наверное, если мы неправильно определили место, то он будет только рад доказать мне, что ночные вылазки и риск собственной шкурой бессмысленны.
Десятый раз Ингвар поднимается на поверхность за воздухом, и вот уже в какой-то надцатый раз, когда он всплывает и направляется к лодке, чтобы сказать, что с него хватит, муж неожиданно выпаливает, борясь с одышкой:
- Капсула. Девочка. Ребенок. Провода. Тянутся к какому-то генератору.
Человек! Запертый человек на дне моря! Я вскрикиваю и автоматически зажимаю рот рукой - привычка пытаться не привлекать лишнего внимания. Пару минут мы молчим: Ингвар восстанавливает дыхание, а я - ровное сердцебиение. Когда муж начинает лезть обратно в лодку, я останавливаю:
- Мы должны вытащить ее!
Ингвар искренне удивлен. Так и слышу: “Мы так не договаривались”.
- Она мертва. Каким еще можно быть без кислорода под толщей воды?
Изверги! Уроды! Ублюдки!
Но зачем?.. Зачем они это делают? К спасательной операции я не готовилась. Я не герой, у меня нет стремления спасать всех и вся, восстанавливая справедливость. Но… я просто физически не могу это так оставить.
Чудовищность режима, в котором мы живем, а также то, что все считают его нормальным, с каждым годом стачивает меня, делая гладкой обтекаемой галькой. Я продолжаю мыслить вслух:
- Сколько еще ублюдских вещей станут абсолютно приемлемыми и нормальными, благодаря страху и конформизму? Когда Герка и Мелкис, влюбленная пара из 22 сектора прогуляли общественные работы, чтобы побыть вместе, их прилюдно высекли, а затем депортировали на разные концы Ойкумены. Когда Ларри украл ящик овощей с продуктовой базы, потому что его семье было нечего есть, ему вырезали почку в виде материальной компенсации за недостачу. Мы должны сделать хоть что-нибудь, пока и сами не начали согласно кивать головами, радуясь, что это происходит не с нами, а с кем-то другим. Я сейчас полезу туда сама!