Даже теперь, сидя на кровати, я чую запах горящего мяса. Мои внутренние часы впервые подвели меня. Закрываю глаза и пытаюсь нажать ту большую кнопку, которая сбрасывает время. Почему я видел сон? Как так получилось, что я проспал? Потому что я пытаюсь сделать что-то хорошее? Может быть. Я пытаюсь добиться справедливости для семьи Даниэлы Уолкер, и в этом что-то не так. Наверное, я страдаю из-за своей человечности.
Я не хочу опоздать на автобус, поэтому решаю пропустить завтрак. Обед себе приготовить я тоже не успеваю, поэтому быстренько бросаю в портфель несколько фруктов и выбегаю из квартиры. У меня даже не хватает времени рыбок покормить. Небо затянуто облаками, воздух теплый и влажный. Апатично и тепло. Это хуже, чем яркий солнечный день. К тому времени, когда мистер Стэнли возвращает мне непробитый билетик, я уже взмок.
Иду по проходу и сажусь за спиной у тех самых бизнесменов, которых уже видел. Они громко разговаривают. Бизнес то. Деньги это. Я пытаюсь представить, что они делают в свободное время. Если они не спят друг с другом, то у их жен тоже наверняка есть свой бизнес.
Сомневаюсь, что у них хватило бы смелости разобраться со своими сучками, если бы они узнали, что те им изменяют. Я не развод имею в виду.
Салли ждет меня у полицейского участка. Сегодня — никакой мерцающей жары. Только влажное тепло. Салли выглядит так, словно пытается что-то понять; словно она меня знает, но не помнит точно, кто я такой. Потом лицо ее освещается, она протягивает руку и касается моего плеча. Желания отстраниться у меня не возникает.
— Как дела, Джо? Готовишься к еще одному тяжелому трудовому дню?
— Конечно. Мне нравится тут работать. Мне нравятся люди.
Она как будто хочет что-то сказать, потом закрывает рот, потом опять его открывает. Она борется с какой-то мыслью, и бой этот заканчивается поражением. Руки ее падают.
— Прости, Джо, но я не успела приготовить тебе сегодня обед.
Я не уверен, готовит ли она этот обед сама, покупает ли его, или ее мама готовит его, не зная, что он достается мне, но мое лицо при этой новости вытягивается, причем совершенно искренне.
— Гм. Ну ладно, — говорю я, не зная, что теперь делать. Завтрака не было. Обеда нет. Только какие-то полусъедобные фрукты в портфеле, и на них я должен продержаться весь оставшийся день. С чего я взял, что если она два дня подряд приносила мне обед, то должно продолжаться всегда?
— Сегодня у папы день рождения.
— С днем рождения.
Она улыбается.
— Обязательно передам.
В фойе работает кондиционер. Он то работает, то нет. Старый слесарь, который здесь работал, наверное, умер: я давненько его не видел. Салли раньше ему помогала, выполняя мелкие поручения, приносила тряпки и чистила инструменты. Тот тип работы, который греет человеческие сердца мыслью, что умственно отсталые люди имеют возможность трудиться на низкооплачиваемой паршивой работе и благодаря ей становятся полноценными членами общества.
— А чем ты занимался перед тем, как пришел сюда чистить?
— Завтракал.
— Нет, я имею в виду, несколько лет назад, перед тем, как ты начал тут работать.
— Гм. Не знаю. Ничего такого. Никто не хотел брать такого, как я, на работу.
— Такого, как ты?
— Ну, ты понимаешь.
— Ты особенный, Джо. Помни это.
Я помню об этом все время, пока еду в лифте, и продолжаю помнить, когда прощаюсь с женщиной, которая не принесла мне сегодня обеда. Даже когда я, проигнорировав конференц-зал, направляюсь прямиком к себе в офис, я продолжаю помнить, что я особенный. А как иначе, верно? Ведь именно поэтому я сузил круг подозреваемых до пяти человек, в то время как весь остальной участок занимается метанием дротиков в телефонную книгу.
Пять подозреваемых. Детективы Тейлор и Кэлхаун, оба — нездешние, а также Трэверс, МакКой и Шредер.
Кажется, у меня есть идея, как вычеркнуть Трэверса из списка, но сначала мне надо узнать о нем больше. С Кэлхауном и Тейлором будет сложнее — один приехал из Веллингтона, другой — из Окленда. Сомневаюсь, что Шредер — тот, кого я ищу, особенно после его вчерашнего монолога, но я не могу действовать необдуманно. Всех пятерых придется пока оставить в качестве подозреваемых.