В голове прокрутился разговор с «первым»…
–Алексей Кузьмич, вам может показаться, что ваша личная жизнь, касается только вас. Так бы оно и было, если б вы работали слесарем на заводе, или в шахте рубили уголек. Вас тогда можно было вызвать на парткомиссию, пропесочить слегка, чтоб жизнь медом не казалась, а дальше сами решали, как жить дальше. При вашей должности никто не даст пачкать партию, а уж тем более, я. Вы поняли, что я имею в виду?
–Уже донесли? – даже голос ослаб, готов был «дать петуха», но нотки возмущения «главный» все же услышал. – Быстро у вас…
–Теперь уже у нас с вами. И, не забывайтесь! Еще чего не хватало, чтоб второй секретарь Обкома партии при законной жене ходил по блядям!
Ей Богу, как пацана, мордой о стол приложил. Конечно в фигуральном смысле. Как же неприятно слушать! И ведь слова поперек не сказать. Прав! Что же делать?
Первый смягчился, требуя откровенности, спросил:
–Что у вас в семье произошло?
–Обычное дело. Оба поняли, что сделали ошибку, стали друг другу чужими людьми.
–Загуляла, что ли?
–Не интересовался. Видел ее давно… Скорей наоборот. Но та женщина, с кем я теперь, к названной вами категории никакого отношения не имеет.
Скорее всего, «первого» не слишком заинтересовали внутренние чувства молодого заместителя. Развивать тему дальше, умудренный жизнью начальник не стал, с силой приложился кулаком по столу.
– Все! Разговор окончен. Мальчишка! Ничего слышать про твои амурные делишки не желаю. Даю два месяца на решение семейных споров… Дал бы меньше, но тебе через три дня в командировку в Кузбасс съездить придется. Вернешься из Кемерово, спрошу по всей строгости.
…Вот так! И что прикажете делать? Ляльку бросать не хотелось, но и с Ольгой расстаться не получается. Что за страна такая?!
Прошел по коридору, в своей приемной «через губу» бросил секретарше:
–Ко мне никого не пускать!
–Понятно.
В кабинете, первым делом достал из шкафчика початую бутылку «Арагви», стакан налил по «Марусин поясок», большими глотками выпил. Теплый коньяк своим духом заставил передернуться тело.
–Ф-фух! Клопами пахнет.
Стоял у окна, глядя как внизу, у цветочных клумб копошатся женщины в синих технических халатах. Курил, в уме решая задачу, изначально не имевшую правильного решения. То, что за разговором с «первым» торчат уши Шрамко, теперь даже не сомневался. Главный комитетчик области имел виды на место, которое он занял. По слухам хотел посадить на него своего человека. И ведь у него вполне может это получиться. Инициирует проверку, кое-что подтасует, добавит компромата. А кто по нынешним временам безгрешен? И… Только у Алексея есть и свой козырь в рукаве. Любая власть неустойчива, если стоит на одной опоре. О всемогуществе МВД и КГБ, в стране не знает только ленивый. Их столкновения интересов, пикировки, взаимные укусы, имеющие целью укрепление собственных позиций во власти, ему сейчас только на руку. Война этих ведомств должна сыграть свою роль.
Сел в кресло, потянулся к телефону. По памяти набрал на диске номер. За чередой длинных гудков, в трубке послышались знакомые нотки голоса.
–Слушаю!
–Семен Аркадич, здравствуй дорогой! Головко беспокоит.
Голос в трубке приобрел доброжелательность и оптимизм.
–Здравия желаю, Алексей Кузьмич!
–Как ты? Сегодня готов встретиться и пообщаться?
–Как пионер, всегда рад вас видеть.
–Тогда значит подскочу. Во сколько у тебя обед?
–В два.
–Все так же предпочитаешь кафе «Приют»?
–В моем возрасте вкусы менять себе дороже.
–Вот там и встретимся.
–Буду ждать.
Так! Теперь заскочить в гостиницу, кое-что взять и до Алмазного он доберется за полтора часа.
Сообщив секретарше, что уезжает в алмазнянский Горком партии, вызвал через нее из «парка» свою персоналку. Подъехавшая к центральному крыльцу черная «Волга», приняла его в удобное нутро, отделанное деревом и кожей. Приказал водителю:
–Сережа, сначала в гостиницу заскочим, а потом в Алмазный рванем.
–Понял.
Машина сорвалась с места.
…Семен Аркадьевич Брук, по своей натуре был человек незлобливый. Добро помнил, но и зло не забывал. Был у него один нерушимый принцип, о котором знал каждый его подчиненный. Если человек, его хотя бы раз подводил, он переставал для полковника существовать как личность. Такого человека он больше не замечал, воспринимая его, ну скажем так, как муху, севшую на оконное стекло, как стену дома или, вон как тот валяющийся на тротуаре мусор. Поэтому и «епархия» его работала единым организмом, с четко выстроенным «становым хребтом» прав и обязанностей, деля людей на своих и чужих.