— Черт меня подери, — говорю, — чтоб мне провалиться.
— Хорошо прокатился? — это Уэйн орет. Видел, должно быть, такое по ящику. Для самого Уэйна «прокатиться» — значит, стырить тачку. Один раз в Фелтэме стырил «Ауди» начальника тюрьмы — не на чем было до дому добраться.
— Это что еще за бардак — говорю. — Притон буйнопомешаных?
— Дай ему ключ, Норин.
— Чего?
Норин взяла меня за руку и положила на ладонь ключ.
— Это твоя хата, Ники, — говорит Джавид.
— Че-го?
— Мы все скинулись и сняли тебе квартиру, — говорит Шэрон, — так что тебе не придется встречаться с Говнососом. А когда захочешь, можешь пойти повидать Келли и малыша запросто.
И молчат, только хихикает кто-то.
— Черт, — говорю.
Они нашли мне дом.
— Это что, через поручительство?
— Нет, это прямо на тебя. Ты арендатор. Стольник в неделю.
— И кто оплачивает? Социалка?
— Мы заплатили за четыре недели вперед и четыре недели залога, — это братан Норин, Рики Хэрлок, у него в школе по математике всегда лучшие отметки были. — Пособие на жилье это дело в основном покроет. Пока только на шесть месяцев, а там как глянешься. — Это, похоже, они с Норин ходили хозяина уламывать. — Хозяин про пособие знает, но его все равно не хватит, так что мы пока будем покрывать разницу.
— Так вы, ребята, выложили восемь сотен?
— Да ладно, Ники, мы из церкви дароносицу свистнули, — это Джимми Фоли.
И хихикают.
— Ох ты господи.
Ну надо же, они нашли мне дом. У меня никогда, никогда не было своего дома. Теперь я могу делать кофе, хоть в четыре утра. Могу валяться на полу и хрумкать чипсы. Смотреть по ящику чего хочется.
Я чуть слезу не пустил.
— Вот так-то, Ники, — орут, — знай наших. — И пустили по кругу стаканчики с ромом. Потом Норин стала показывать мне, где что. Спальня, ванная, гостиная и закуток для готовки. С ума сойти.
Потом все вроде бы не стали знать, что делать дальше, допили ром и начали поглядывать на дверь.
— Господи, — говорю.
— Ники, перестань все время поминать господа, ты же знаешь, какая я набожная, — говорит Шелли Розарио. Все ухмыльнулись; знают, чем она зарабатывает.
— Ребятки, — говорю; это заместо «господи».
— Да ладно, Ники, — хихикают, — да брось, приятель, скоро увидимся.
Тут они все бочком, бочком — и за дверь. «И мне пора, Ники», — это Норин. Одна Шэрон осталась.
Сижу пялюсь на стены; в голове — туман. Спрашиваю сестру:
— Это ты, наверное, придумала?
— Не я одна, — говорит.
— Ну вы даете.
— Даем.
— А я-то думал — приду, приткнуться негде будет.
— Ты думал, что мы допустим, чтоб нашему Ники приткнуться негде было?
— За мной должок.
— Да брось ты. А теперь давай-ка я тебе покажу, как что включается — плита, вода и прочее.
— Верно-верно, Шэрон. Верно, девочка.
Показала она мне, что и как, а потом ушла, а я поставил персональный чайник, который они мне купили, потом лег в персональную кровать и стал смотреть персональные сны.
Да уж, не в пример лучше, чем в Уондсворте.
* * *Мамаша поставила чайник. Помню, когда меня забирали, она тоже поставила чайник. Затянулось же наше чаепитие.
— Ну как, Ники? — спрашивает.
— У тебя все в порядке, мамаш?
— Пообедаешь, Ники?
— Да не, я поел. У тебя все в порядке?
— Нормально.
— Он здесь?
— На работе.
Ну вот, Говносос на работе. А я и не ждал, что он возьмет отгул ради того, чтоб со мной повидаться. Мамаша навещала меня недели две назад, вообще-то она во все время, что я сидел, приходила по разу в месяц. Приходила и Шэрон, и Келли, и пацан, и кое-кто из приятелей. Когда меня один раз отпустили на побывку, Шэрон и этот ее Кевин, отец малыша, приезжали за мной на машине. Мамаша прислала один раз пару треников, еще деньги на батарейки. Стянула, должно быть, у Говнососа. Посмотреть на нее сейчас, можно подумать, я к соседке за сахаром ходил. А может, за снежком.
— Хочешь чаю, Ники?
— Только ты, мам, того… сахару не клади.
— Как не класть сахару?
— Да отвык я. Там в камеру только на свои.
— Без сахара какое питье. Побудешь дома, Ники?
— Дел полно. Сперва бы на учет встать. И насчет пробации. Смотаюсь к Келли. Навещу малыша. Ты слыхала, что у меня теперь есть дом?
— Да уж, Ники, даже не знаю, как это тебе бог послал таких друзей.
— Друзья познаются в беде, мамаш. Кое-кого я, пока сидел, в глаза не видел. А другие нашли мне хату. А уж наша Шэрон и вовсе брильянт.
— Да брось, — это Шэрон говорит; сама сидит и картошку чистит.
— Должно быть, толкнула всю наркоту, которой я ее с ребятенком снабжал.