«Разбежались». Если бы не накатившая от усталости апатия, Мартин, может быть, и рассмеялся бы. Солдаты о чем-то разговорились между собой, а когда мальчик тихонько окликнул Двенну (та за всю дорогу не проронила почти ни слова, только плакала иногда), его наградили подзатыльником и приказали заткнуться.
— … язык за зубами держать не умеет, поэтому и оказался здесь. При гоблинах, говорит, лучше было.
— Вот дурень. А штучку ту за что?
— А, эта. Браконьерствовала девчонка. А по закону…
— Дома, помню, один такой попался. Раз его в лесу над тушей оленя поймали, другой, а он глаза невинные делает и говорит, мол, волки задрали, вот, видите, и следы от клыков. Подозрительно, конечно, толко что ты с ним сделаешь? В третий раз сподобились обыскать, а у него в сапоге нож интересный такой, с зубчиками всякими. А ну, иди сюда. Рукав этому молодчику закатали, и ножом по руке. Не поверишь — точно такие отметины оказались, что на туше…
— Ха. А откуда ты сам будешь?
— Селтон на Твейне, самая граница с Илором. Бывал, может?
— Не, я с севера. Так с ним, повесили?
— Повесили, само собой. Как он под петлей верещал…
— А ваш что натворил?
В это время приоткрылась дверь и оттуда, пятясь и кланяясь в пояс появился пожилой лысый тип.
— Спасибо, сэр, дай небо вам здоровья за ваше милосердие, сэр, — тараторил он, чуть ли не подметая пол своим беретом. — Вы уж простите дурня! — а потом, отдуваясь, тихо добавил про себя: — Десять лун штрафа за то, что мясо немного с душком! Грабеж! Просто…
Он осекся, бросил на солдат трусливый взгляд и быстро, как мог, поспешил убраться. В дверях появился высокий светловолосый юноша, осмотрелся и позвал, обращаясь к кому-то за своей спиной:
— Тут еще трое, сэр!
— Ох, да я, похоже, сегодня домой вообще не попаду, — откликнулись из комнаты. Мартин узнал голос шерифа. — Загоняй всех сразу, постараемся покончить с этим побыстрее.
Не успел Мартин опомниться, как его вместе с Двенной и закованным в кандалы парнем втолкнули внутрь небольшого зала, освещенного факелами. Шериф восседал за длинным столом, сплетя пальцы на животе; светловолосый устроился рядом и приготовил пергамент и перо.
— Ну давай-те как начнем с этого, с синяком, что ли.
Солдаты тычком в спину выгнали парня в центр зала.
— Уилл из Пепельных Сопок, двадцать три года отроду, сэр, — доложил один из них. — Он это… понимаете, сэр… ну, на нашего одного напал, на Рода. Камнем его по голове окучил. И, значит…
Шериф приподнял брови.
— Погоди. Что, просто так взял и окучил? Ни за что ни про что?
— Э, понимаете, сэр, — промычал солдат. — Ну как сказать… Ну, не то, чтобы… Оно ведь как было…
— Он напал на мою невесту, — глухо произнес Уилл и поднял на шерифа налитые кровью глаза. — Обесчестил ее, сэр. Я отомстил. Жаль, что не убил его.
— Ну, это никуда не годится, — произнес тот и покачал головой. — Ты, конечно, не имел права бить солдата Его Величества, но и Род этот хорош. Пусть уж к овцам пристает, раз совсем приперло… Ладно, он понесет наказание. Записываешь, Гарри?.. Уилл из Пепельных сопок за нападение на королевского солдата приговаривается к отсечению правой руки. А Роду этому вашему штраф в пользу короны. Три медных зведочки. Пусть из жалованья вычтут…
Звякнуло железо. Парень тычком в живот опрокинул одного из конвоиров, ударил другого локтем в лицо, и рыча что-то, бросился на шерифа. Мартин услышал, как испуганно вскрикнула Двенн; светловолосый Гарри вскочил было, опрокинув скамью и тянясь за висящим на поясе кинжалом, а потом Уилл упал. Поскользнулся на ровном месте, неловко взмахнул скованными руками и повалился, ударившись лицом о край стола. Мгновение спустя солдаты набросились на него и скрутили.
— Да ты тот еще гусь, я вижу, — укоризненно произнес шериф. Его произошедшее, казалось, совсем не смутило. — Мошенник этакий. Нападать на представителя Его Величества — это тебе не Родов всяких по голове камнями бить. Гарри, добавь там — отсечение левой руки и повешение. Все, тащите этого типчика в тюрьму, а завтра с утра мы его вздернем. Кто там дальше у нас?
— Сэр, вы целы? — встревоженно спросил Гарри. — Не задел вас этот негодяй?
— Ох, да нет, — усмехнулся тот. — Три месяца ты у меня в помощниках, а каждый рад подскакиваешь, никак не привыкнешь. Браслет, Гарри, забыл? Браслет судьбы все беды отводит.
Шериф оттянул рукав камзола и в свете факелов тускло блеснул тонкий золотой обод, охватывающий его пухлое запястье. — Ну, ребята, давайте следующего. Девчонку вот эту, давайте ее сюда, а то мы так до утра не закончим.
Окаменевшую от страха Двенну вытолкнули вперед.
— Двенна из Вересковиц, семнадцать лет отроду, — сообщил один из конвойных. — Поймана за браконьерством.
Шериф нахмурился.
— Погоди-ка… Вересковицы…это оттуда же вроде дед один приезжал пару месяцев назад, с жалобой, что тамошний гарнизон им не дает птицу ловить, нет?
— Точно так, сэр, — подтвердил Гарри. — Вы еще сказали ему, что он, как староста, может подать прошение, чтобы им снова позволили ставить силки, но поскольку деревня наказана, то не раньше, чем через полгода. А он ругаться начал…
— Точно, точно, — закивал шериф. — А они, получается, все равно браконьерствуют? Это никуда не годится. Я же ясно передал…
— Кензи не вернулся, сэр, — сказал Мартин. — Мы ничего не знали о том, что нужно прошение подавать.
Шериф прищурился.
— Ты что, тоже из этих… как их… Вересковиц? Кензи — это дед этот ваш? Староста?
— Да, сэр. Он…
— Вот тебе и раз, — развел руками толстяк. — Гарри, как думаешь, мог он по дороге помереть?
— Не думаю. Вы ведь ему приказали совсем немного всыпать. Не мог он от десяти ударов плетью преставиться.
Шериф почесал в затылке.
— Ну, надеюсь, что так. Хотя ребята говорили, как уезжал, весь серый был и за грудь держался… Эх, ладно. Так что, девочка, ты зачем силки снова поставила? Сказали же вам — не положено.
— У меня мать захворала, сэр, — прошептала Двенна, вцепившись побелевшими пальцами в подол платья и не поднимая глаз. — А на земляной хлеб какая-то зараза напала, его и здоровые теперь еле в рот взять могут, а она и подавно. Я всего одну птичку из силков, что солдаты ставят, взяла, хотела для матери приготовить…
Шериф замахал руками.
— Погоди, погоди! Так это другое дело совсем. Дурачье вы, — обратился он к конвойным. — Чуть из-за вас эту красавицу на виселицу не послал. Тьфу ты! Так она птицу из ваших силков стянула?
— Э… выходит, что так, сэр.
— Дурачье, — повторил он. — Это обычная кража получается, не браконьерство. За такое полагается всего-навсего нос отрезать. Гарри, записал? Ну все, давай, займись ей.
Двенна пошатнулась, вскинула на него округлившиеся от страха глаза.
— Сэр… господин шериф… пожалуйста… смилуйтесь, пожалуйста…
Тот на секунду задумался.
— Ну да, это я поспешил. Жалко такое милое личико уродовать. Гарри, ухо ей отрежь, За волосами совсем незаметно будет.
— Смилуйтесь! — вскрикнула девушка, рванулась, но один из солдат крепко держал ее за плечи, а потом подоспел помощник шерифа. — Господин… пожалуйста… пожалуйста!..
Ее утащили прочь.
— Ну а я что делаю? — обиженно отозвался вслед шериф. — Считай, от петли тебя спас и калечить не стал! Седьмины через две заживет все… Вот же народ неблагодарный пошел!
Он перевел взгляд на Мартина.
— Ладно, а с этим что? Тоже птицу таскал?
— Никак нет, сэр, — доложил второй солдат. — Это когда мы девчонку в замок вели, пацан этот ляпнул, что при гоблинах лучше было. Капитан сам слышал.
— А вот это серьезно, — вздохнул шериф. — Четырнадцать лет есть?
— Нет, сэр, двенадцать ему.
— И ведь не повесишь его даже, слишком мал. Ладно… Послушай-ка…
Откуда-то из-за стены раздался крик боли, взлетел под темные своды зала и тут же оборвался. Мартин, которого и так била дрожь, чуть не подскочил на месте. Небо, как же страшно…