– Ну что, курва, прорвался? – казалось, что кроме Виталия Борисовича никто тут и пикнуть не смеет. – Чё тут? – Последовало молчание. – Ключ где взял?
– Серега оставил, он на дачу уезжал, просил цветы поливать… – я чувствовал себя скверно; одно дело, меня бы Сергей застал. Тоже было бы неприятно, но эти… тут уж вообще теперь было не понять, что они со мной теперь сделают. Нужно было срочно что-то придумать…
– Он меня зайти просил. На диван посмотреть надо, цвет ему не нравится, так я хотел сам посмотреть, если что поменять… – начал бубнить я непонятное, просто, что бы не молчать.
– Ну, смотри… – как-то неожиданно быстро согласился Виталий Борисович и встал. – Смотри у меня, сука! – Он молча двинулся в сторону, противоположную выходу. Остальные пошли за ним. Я остался в комнате один.
Их поведение сбило меня совершенно: мало того, что они сидели в темноте, не включая света; так еще и скрылись в очень странном направлении. Там, куда они ушли, была кухня. А за ней постирочная. В ней имелся ещё один выход, но вел он на черную лестницу, заваленную кульками с помоями и строительным мусором. К тому же на улицу через него выйти было нельзя: железная дверь была закрыта давно и надолго; ключ от неё был потерян, а вскрыть такой серьёзный замок было всё недосуг. Правда, имелся с этой лестницы ещё проход на чердак. Но для чего таким серьезным людям туда, я и вообразить не пробовал.
Постояв в нерешительности, я уже хотел, было, двинуться дальше, к интересующему меня дивану, но любопытство взяло верх. Осторожно заглянул в постирочную.
Увиденное удивило меня чрезвычайно: там, где раньше квартира кончалась, теперь был длинный коридор с анфиладами арок и дверей. Словно к старой квартире присоединили ещё одну… И произошло это совсем недавно: новые помещения выглядели абсолютно коммунально. На полу валялись пустые картонные коробки, потолок был местами обрушен, обои засалены и потерты, оконные рамы перекошены.
Я осторожно прошел туда, по дороге осматриваясь и прислушиваясь – встретиться с опасной компанией не хотелось. При этом я не мог себе объяснить, что меня туда влекло, и зачем мне все это было нужно. Я не понимал, зачем вообще сюда пришел и гнал от себя мысль, что предпринимаю что-то, видимо, кому-то очень важное и необходимое, но мне решительно не понятное. Словно Зомби, я осторожно продвигался вперед. Заглядывая почти в каждую комнату, которую проходил, я все больше убеждался, что жильцы только что покинули дом. Здесь сохранился еще своеобразный запах, свойственный коммунальным квартирам – смесь кислого с затхлым – вызывающий ощущение безысходности и безнадежности бытия. Мне вдруг пришла в голову странная мысль. Сама по себе покупка соседской квартиры не вызывало у меня никакого удивления. Меня поразило другое: этих помещений; этих анфилад и переходов; этой квартиры – вообще НЕ МОГЛО БЫТЬ! С этой стороны, в которой был сделан проход, находился торец дома! Тут не было и быть ни могло никаких соседей, никаких квартир… потому что за стеной не было даже соседнего дом! Мысль буквально парализовала меня, кожа покрылась мурашками… но я, все же, теперь еще более осторожно, продолжал двигаться вперед. Чувство опасности усиливалось с каждым шагом, что-то витало в самой атмосфере. Мне было ясно уже, что затея кончиться дурно, но я все же продвигался вперед.
Впереди открылся новый переход. Пол пошел под уклон, потолок стал еще выше. Впереди виднелась последняя дверь. Она была приоткрыта. Оттуда шел свет и доносились какие-то чавкающие звуки. Я заглянул в щель и не поверил глазам: сцена повергла меня в шок…
На огромной треноге у дверей стояла фотографическая камера, антикварного вида, с черной гармошкой кожуха и латунным объективом… Около нее суетились Бугай и Косой. По их виду было понятно, что в фотографическом деле они мастера и знают толк. Судя по всему, работали они уже давно и сделали немало снимков. Далее, по центру комнаты стоял большей прямоугольный железный стол, накрытый простыней. У изголовья стояли трое: Виталий Борисович и два его охранника. Последние были одеты в белые санитарские халаты с белыми же головными уборами. По центру – Виталий Борисович, тоже в халате, но без головного убора. В руках у него была страшного вида медицинская пила, которой он что-то деловито пилил. Опустив глаза вниз, я отпрянул – на столе лежало, наполовину уже расчлененное, тело моего бывшего соседа – Сереги. Руки были уже отпилены и лежали отдельно от тела, немного в стороне. В данный момент экзекутор допиливал правую ногу. При этом занятии, Виталий Борисович периодически посматривал в объектив камеры и, гордо выпрямив спину, ослепительно улыбался. В этот момент щелкал затвор. Кровь по специально сделанному желобу стекала в подставленное ведро. Мне стало дурно.
Я открыл глаза и в первый момент не понял где нахожусь. Ощущение дня и ночи было потеряно давно – наручных часов я не носил, будильник остался в сумке; телефон у меня забрали. Может день, может второй, я то стоял, то сидел, прислонившись к стене и безуспешно пытаясь спать. И, хотя я буквально валился от усталости, не спадающее нервное напряжение – я по сути знал, что приговорен к смертной казни – не давало заснуть. Сейчас же я, видимо, вырубился…
Я облегченно вздохнул: приснившееся было, пожалуй, ничем не лучше действительности. Я осмотрелся по сторонам, с сожалением снова констатируя, что выхода нет – даже освободившись из наручников; ломиться сквозь стены не получилось бы ни при каком раскладе.
Время шло. Я снова не мог ни спать не есть, временами проваливаясь в какое-то небытие между сном и явью. Ощущение реальности сдвинулось уже настолько, что мне стало казаться, что то, что со мной случилось и происходит, все, что меня сейчас окружает – это сон; что явь где-то если и есть, то где, я пока не знаю и узнаю ли – это еще вопрос…
И тут я услышал странный звук. Осторожно повернулся, пытаясь определить его характер и направление. Савленные вздохи, перемежающиеся с ударами доносились из стены, у которой я стоял где-то на уровне моей головы.
Я с удивлением ждал развития событий совершенно не понимая причины происходящего и, самое главное, принадлежит ли оно, это происходящее, какому-то сценарию, придуманному с неизвестными целями моими тюремщиками, или же носит другой характер. Я затаился, ожидая любой неприятности.
Вскоре удары стали более явственными; в стене появились трещины. Невнятные возгласы прекратились.
Через некоторое время стена начала вспухать прямо на глазах. Каждый удар словно продвигал что-то неведомое и страшное, стена начала крошиться, словно из-под земли, сквозь огромный слой бетона сюда рвалась, разрушая все на своем пути, какая-то неведомая, нечеловеческая сила. Я оцепенел. «Быть может это снова сон, – подумал я устало, – я, видимо, вижу это в каком-то тупом, немыслимом кошмаре, в который провалился вопреки своему желанию, как в омут и теперь…»
В это время часть стены обрушилась уже не выдерживая натиска неистовой силы. Из отверстия высунулись отвратительные щупальца с утолщениями на концах. Они застыли, как бы рассматривая мое лицо и вдруг, с молниеносной силой ударили меня в висок – все поплыло перед глазами и я без сознания упал на пол…
Уже падая, я вдруг заметил, что на голове напавшего на меня чудовища, кажется, был одет обыкновенный ботинок. Выводов я сделать никаких не успел: больно ударился спиной о батарею, и некоторое время сидел, приходя в себя с закрытыми глазами. Потом, сквозь боль я все же приоткрыл один глаз. И тут же зажмурил его снова – ситуация требовала осмысления. Прямо передо мной из-за слоя густой пыли проступали силуэты зловещих карликов.
«Хрен редьки не слаще», – я решил симулировать потерю сознания до возможного прояснения ситуации. Я помнил из какого-то фильма, что бандиты часто используют лилипутов для особо изощренных пыток. Уж не знаю, что применили ко мне, но цель была достигнута. Появление экзекуторов из-за стены меня полностью деморализовало и я боялся даже вообразить, что может за этим последовать дальше. Я был готов рассказать всё и признаться во всём; даже в том, чего не совершал, и совершать не собирался.