Владимир Константинович Арро
Чиж-Королевич
Чиж-Королевич сидел на своей постели и плакал. Отец зажёг спичку и просунул руку в окно.
— Ты почему плачешь?
— Не знаю, — ответил Чиж-Королевич.
Рядом с отцом появилась мама. Чиж-Королевич не видел их лиц.
Отец спросил у мамы:
— Товарищ Чижова, что же это делается с твоим Чижиком?
Мама сказала:
— А с твоим Королевичем, товарищ Королёв?
Оба вздохнули.
— Ну, одевайся, — сказал отец.
Чиж-Королевич вскочил с постели, заторопился, но, как всегда, его задерживали шнурки.
— Ладно, вылезай, — сказала мама. — Здесь зашнуруешь.
Чиж-Королевич опёрся ладонями о подоконник и приготовился прыгнуть, но руки отца приподняли его и понесли.
— Ты почему опять плакал? — спросила мама, когда они, взявшись за руки, шли по деревенской улице мимо изгородей и домов.
— Было грустно…
— Отчего?
— Просто так.
— Так бывает, — сказал отец. — Что-то в груди скапливается, да, Чиж?
— Да, — ответил Чиж-Королевич.
— Какая-то смутность… У тебя разве так никогда не было?
— Было, — сказала мама. — Очень давно. Сейчас мне грустить некогда. Но я всё равно Чижа понимаю.
— Мне куда-то захотелось, — сказал Чиж-Королевич. — Далеко-далеко!..
— Куда бы это? — спросил отец.
— В какое-нибудь царство, в какое-нибудь государство… Ну, понимаешь, за тридевять земель.
— Вот оно что, — сказал отец. — Мне тоже иногда куда-то хочется. Я бы пошёл с тобой.
— За границу, что ли? — спросила мама.
— Да нет!.. Не за границу, правда, Чиж? Сначала чтобы по проводам, потом по реке, потом чтобы по тропинке…
— Ага! И чтобы следы на ней были!..
— Следы — это так говорится, — сказала мама. — На тропинке следов не видно.
— Нет, если копыта или большие когти, можно различить.
— А разве другие следы бывают?
— Бывают, — сказал Чиж-Королевич. — Это когда на голых ладошках идут.
— На голых ладошках?.. Это что-то непонятное. Чиж, не говори, пожалуйста, на ночь таких вещей.
— Хорошо, мама.
Отец сказал:
— А знаешь что, Чиж, мы, пожалуй, сейчас и пойдём. Что это нам терять время.
— Конечно, сейчас!.. — заволновался Чиж-Королевич.
— А я? — спросила мама.
— Да, как же нам быть с мамой… Знаешь, ты уж оставайся, — сказал отец.
— Оставайся, конечно, — сказал Чиж-Королевич. — Мы ведь всё равно к тебе вернёмся.
Мама вздохнула:
— Ну что ж… Но проводить-то я вас провожу.
В деревне, в которой они жили на даче, люди ещё не спали, и окна некоторых домов были освещены. А вечер был тёплый, душистый, воздух стоял густо и совсем не шевелился.
— Ну, куда это вы хотите, — сказала мама. — Вон как у нас хорошо: и лес, и река, и деревня такая славная.
— В некотором царстве лучше, — сказал отец.
— Там лучше, — подтвердил Чиж-Королевич.
Вдруг в темноте кто-то сказал:
— Нинка, занеси одеяло в дом.
— А где оно?
— Поищи.
— Возле сена, что ли?
— Ну. Только стряхни сначала, а то жабу завернёшь.
— Ой, я боюсь!.. — сказала Нинка.
— Да ладно, это я к слову. Сегодня ночь сухая.
И скрипнула дверь.
Отец подкрался к изгороди и тихонько сказал:
— Ква!..
Нинка молчала.
— Ква! Ква! — повторил отец. — Не вытряхивай меня, не вытряхивай!
— Кто это балует? — спросила Нинка.
— Не бойся меня. Ква.
— А вы кто? Дачники, что ли?
— Ква.
— Это мы, старые жабы, — басом ответил Чиж-Королевич и засмеялся.
— Чиж-Короле-вич!.. — нараспев сказала Нинка. — Ты ещё не спишь? Как вы хорошо квакали. Я даже сначала поверила.
— Любой бы поверил, — сказала мама. — Он у нас и мяукает хорошо. Ну-ка, Королёв, промяучь.
— Мяу!.. — сказал отец.
Нинка засмеялась.
— И правда. А у нас в школе зимой была самодеятельность. Один учитель паровозу подражал. Похоже. Но очень уж долго. Директор даже остановил.
— До свидания, Нина, — сказал Чиж-Королевич.
— Вы уже спать? А хотите — с сеновала попрыгаем? У нас целый воз сена на дворе.
— Мы бы с удовольствием, — сказал отец, — но нам нельзя. Мы уходим.
— Мы уходим далеко-далеко, — сказал Чиж-Королевич. — Нас уже здесь завтра не будет.
— А что, вы разве уже съезжаете?
— Да нет, мы в некоторое царство, в некоторое государство…
— Жалко, — сказала Нинка и недоверчиво на них посмотрела.