-- Будут события! -- загадочно предвещал в маленькой лавочке вина и угля старый, плотный, самоуверенный консьерж, пользующийся в околотке славой философа и политика.
-- Oh, là, là, là, là! -- подхватывали женщины. -- Какие будут события!
-- Несдобровать безбожникам, несдобровать!
-- Само небо вмешается в гнусные дела этого Комба!
Один только угрюмый разносчик угля Жак, который начал посещать социалистические собрания после того, как старый маркиз, живший в квартале, нарушил его, Жана, исконные права, отказав ему в ежемесячной выдаче "на чай" -- только он один сердито отплюнулся и мрачно заявил:
-- Черт меня возьми, если вы не безмозглые идиоты! Святой покровитель... гм! А я вам говорю, фальшивомонетчики себе гнездышко свили в монастыре... Черт меня побери, если я ошибся!
Это предположение кое-кому показалось вероятным. Вспомнили кстати историю о фальшивомонетчиках, захваченных в заброшенной часовне близ Марселя, о которых много писал Petit Parisien. Старый консьерж собрался уже предупредить полицейского сержанта.
Но в эту минуту в лавочку вошел привратник монастыря. Он был возмущен. Фальшивомонетчики! Это в монастыре, из которого вышло четыре кардинала и девять епископов! Да, наконец, он, старый привратник, неотлучно находится в здании... Фальшивомонетчики! Боже мой, до какого богохульства доходят эти молодцы, посещающие социалистические собрания! Что же касается таинственных звуков, доносящихся из монастыря иногда посреди ночи, то это не иначе, как перст Божий. Он может подтвердить, что слышал похоронное пенье из-за запечатанных дверей большой залы. Это перст Божий!
На том и порешили завсегдатаи маленькой "Vin et charbon". И из уст в уста передавался по кварталу рассказ привратника о похоронном пении.
В монастыре, между тем, текла жизнь, обычная русская студенческая жизнь. Русский чай лился рекой; по временам, впрочем, появлялась и "монополька". День начинался поздно, зато до глубокой ночи шли горячие споры. Один только Илья Каждак тихо сидел в своей келье, чуждый шумной жизни "ордена". Жилин и Васютков до одурения спорили о "большинстве" и "меньшинстве". Сестры Ивины умиленно прислушивались к их спору и по целым дням читали женевскую литературу. Антон Бирюк пел арабские песни и рассказывал про свои удивительные приключения. "Бебебе" привязалась к Степанову, ловила его в коридоре и возбуждала с трудом скрываемую злобу в израненной душе Маруси Голиковой.
Иногда приходили гости. Женщины убрали один уголок коридора, поставили круглый стол, стулья, на стене повесили несколько гравюр и портреты Маркса, Лассаля, Лаврова, Чернышевского. В этом уголке устраивалось чаепитие и велись споры.
Когда из России приходили страшные и манящие, грозные и обещающие вести того года, в монастыре делалось еще более жутко. Приходила тоска. Бессмысленной становилась жизнь здесь, совесть грызла душу, хотелось домой, к живой жизни, к жертве и делу.
Тогда "чижиканцы" собирались вместе, пили, пели боевые песни, кричали до рассвета, стараясь перекричать таинственное молчание монастыря и уныло сверлящее ползновение тоски.
Набожные консьержи ближайших домов переворачивались на постелях, крестились и призывали Матерь Божию к скорому и решительному вмешательству в деяния Комба, нарушившего могильный покой святого покровителя старого монастыря.
* * *
Однажды вечером Василий Чижик пришел в монастырь в сопровождении незнакомого молодого человека.
-- Приютите товарища, -- обратился Чижик к "ордену". -- Он едет в Англию, ему надо пробыть здесь всего два дня.
Никто, конечно, не протестовал. Были рады новому человеку.
-- Я тороплюсь, -- заявил Чижик. -- Он вам сам расскажет историю нашей встречи... Parbleu! Прекомичная история!
И уже стоя у дверей, Чижик сделал рукой театральный жест и объявил, указывая на незнакомца:
-- Господа, рекомендую! Вот человек, который забыл слово "hôtel"!
Предчувствуя что-то смешное, "чижиканцы" окружили гостя, а он, с наивным комизмом, опустив взгляд и смущенно улыбаясь, рассказывал свою историю.
Да, он забыл слово "hôtel"! Как это могло случиться -- он в толк не возьмет! Он немного знает по-французски, кой-как даже фразу составляет... и вдруг забыл такое простое слово... "hôtel"!
Он эмигрант и, конечно, не может тратить денег на фиакр. Он пошел с вокзала пешком. Идет и ищет, где переночевать, но забыл слово "hôtel!" Впрочем, он помнит слово "coucher". И вот он видит вывеску: "maison d'accouchement" (родильный приют). Он думает: maison -- дом, coucher -- спать. Ясно -- ночлежный дом. Он входит.