Он посмотрел куда-то мимо менестреля.
— Поэтому я не люблю брать в опасные рейды новичков.
Гилрандир молчал. В животе опять, второй раз за день, что-то мучительно ослабело — на этот раз, от стыда. Он уже понял, каким будет следующий вопрос.
И не ошибся.
— Кого из них ты назовешь трусом, Гилрандир?
Король отпустил его плечи. Отступил на шаг, окидывая взглядом бледного, с неровными пятнами румянца, парня. Устало улыбнулся. Лишь сейчас Гилрандир, с каким-то болезненным испугом, понял, что Арагорн вымотан почти до беспамятства. Вдруг совершенно иначе увидел густые серебряные пряди в черных волосах, прямую, неестественно твердую осанку, жесткую складку у губ…
Арагорн повернулся и размашисто, с явным трудом заставляя себя не хромать, зашагал к полевому лазарету, куда уже сносили первых раненых.
— Повтори то, что ты мне сказал — о своей трусости — Диртону, когда он поправится, — бросил он через плечо с едва заметной улыбкой. — Только, мой тебе совет… Запасись припарками.
Гилрандир медленно закрыл глаза. В груди что-то тяжело сжималось, тупой болью стискивая горло.
Лучше бы он его ударил.
«Зачем, государь… Зачем ты тратишь свое время на глупцов вроде меня? Зачем позволяешь сваливать на себя чужие страхи и сомнения? Зачем, государь…
Всеблагие Валар, почему люди так мало живут…»
Пленников было пятеро. Все раненые, и двое, судя по всему, не доживут до утра. Кто-то из роханцев заикнулся было о том, что незачем переводить лекарства на отродья врага; воины Гондора так посмотрели на него, что тот смутился и почел за лучшее отступить за спины товарищей. Жестокости к пленным Арагорн не поощрял. Чрезмерной жалости к врагу, впрочем, тоже. Но в своей личной гвардии, как уже успел выяснить Гилрандир, не держал тех, кто не помнил себя из-за жажды мести.
…Гилрандир стоял на шаг позади короля, с отвращением, нервной дрожью и каким-то (что со мной? Откуда это?) болезненным любопытством разглядывая орков. Грязные, раскосые, с озлобленными выражениями на мордах…
…не так-то уж они отличались от людей. И от этого было еще страшнее. Словно глядишься в искаженное, мутное зеркало, в тусклую заводь гнилого болота. Эти — родственники, пусть дальние, эльфов?
Пленники смотрели волками; не будь связаны — уже вцепились бы в глотку. И видно было, что они в этом желании не одиноки. Почти на всех человеческих лицах было написано то же чувство. Лишь некоторые разглядывали орков с брезгливым любопытством или равнодушием. Да на лице лекаря, менявшего пропитанного черной кровью повязку, не отражалось ничего, кроме сосредоточенной внимательности.
…Лица короля Гилрандир не видел.
И почему-то был рад этому.
…— Ты понимаешь язык орков, Гилрандир? — прозвучал над самой головой негромкий задумчивый голос.
Юноша невольно вздрогнул. Вынырнул из своих мыслей, поспешно восстанавливая в памяти почти пропущенный мимо ушей вопрос. Вскинулся оскорбленно.
— У них нет языка, государь! Они говорят на огрызке вестрона, искаженном и изуродованном!
Король хмыкнул. Покосился на молодого менестреля; Гилрандир поежился — показалось, что тот чем-то недоволен. Им недоволен.
— Не совсем так. На вестроне они общаются только с людьми и эльфами… В тех редких случаях, когда не убивают сразу или не убивают их. Между собой они говорят совсем иначе. Причем каждое племя — на своем диалекте. Ты заметил, что среди наших пленников — орки из трех разных племен? — вдруг без перехода спросил Арагорн.
— Как — из разных?!
— Значит, не заметил. Двое урук-хайев, двое гоблинов из Мглистых гор и один мордорец.
— Разве мордорские орки не уничтожены? — тихо проговорил Гилрандир после долгого молчания.
Ответом была кривая усмешка.
— Гилрандир, ты когда-нибудь убивал детей?
Менестрель в ужасе отшатнулся. Арагорн тяжело вздохнул. Губы искривила невеселая, горькая улыбка.
— В легендах все красиво, не так ли? Отвага, подвиги, доблестная победа над армиями Врага… Подробностей ни один менестрель в балладу не вставит, и правильно сделает — кому нужно, чтобы слушатели падали в обморок, не дослушав певца? А правда грязная и страшная, ничего героического в ней нет. Подвиг — это сражение один против десяти. А вот убийство пленных… Врагов, которых нельзя отпускать…
Он отвернулся. Гилрандир сидел, вцепившись в свою лютню, словно в щит, и боялся дышать.
— Один из наших пленников — мордорский орк. И поверь, им тоже есть, за что нас ненавидеть.
Голос короля звучал сухо и равнодушно. Слишком сухо и слишком равнодушно. Гилрандир почувствовал, как невыносимо печет глаза, и еще сильнее прижал к себе лютню.