— Я… понял, государь… — сам едва слыша свой голос, прошептал он. Арагорн кивнул, не оборачиваясь. Смотрел, как медленно гаснут за кромкой леса последние капли расплавленного золота.
— Мы говорили о языке орков, Гилрандир. Он у них есть. Грубый, собранный из нескольких других, примитивный… Но есть. Я его понимаю — насколько это возможно, когда пытаются общаться орки, живущие в совершенно разных местах. Они говорили между собой на упрощенной версии Черного наречия. Пожалуй, только его понимают все восточные племена — в большей или меньшей степени. И насколько я разобрал из их разговоров, они здесь не одни. Есть — или скоро придут — еще несколько отрядов. И это плохо, друг мой. Если разведчики решаются заходить так далеко в Итилиен, значит, готовится новая война. Жаль, неизвестно, сколько всего отрядов и какая у них цель.
— Но ведь… растерялся менестрель, — значит, нужно допросить пленных… Узнать…
— Это орки, Гилрандир. С ними не договоришься. Они не идут на переговоры. Некоторые презирают смерть, некоторые просто не понимают, чего от них хотят… или притворяются, что не понимают. И все — не доверяют людям. У них есть на это право: отпустить мы их не можем.
Гилрандир вздрогнул, сообразив, что означают последние слова. Хотел было что-то спросить, разорвать хмурую гнетущую тишину…
Не решился. Арагорн невесело покосился на него. Закончил устало:
— …А пытать их нет смысла. Они слишком хорошо умеют терпеть боль. Да и… бесчестно это.
— Они пытают взятых в плен людей, — из какого-то упрямства возразил Гилрандир. И сам ощутил отвращение к себе. Брошенный на него взгляд короля ощущался, как прикосновение: понимающий, невеселый… горький.
— Иногда это приносит успех, мальчик…
На этот раз Гилрандир промолчал.
— Пытать пленных орков нет смысла, — спокойно подытожил Арагорн. — А вот поговорить… Жаль, не получится. Со мной они разговаривать не станут, слишком ненавидят. А больше никто из тех, кто был с нами в рейде, их языка не понимает.
— А… на вестроне?
— Попробуй, — хмуро усмехнулся Арагорн. — У меня не получилось. Впрочем, кто знает, вдруг тебе действительно удастся их разговорить? Попробуй.
Гилрандир застыл. В животе образовался комок льда и начал медленно опускаться вниз, режа острыми углами внутренности. Вот чем платят за ненужное упрямство. Шутка? Или приказ? Он ведь может отказаться, разве нет? Он не подданный Гондора, он не обязан выполнять распоряжения короля людей…
Гилрандир сглотнул и усилием воли разжал закостеневшие на корпусе лютни пальцы.
— Я… попробую, государь.
«…» помолчал.
— Скажи, Государь, ты не хочешь портить отношений с Келеборном — или тебе мальчишку жаль? — проницательно спросил он наконец. Арагорн бросил на него короткий взгляд.
— Скажи, «…», — хмуро улыбнувшись, в тон ему откликнулся он. — Ты когда-нибудь разучишься задавать вопросы, за которые можно лишиться головы?
— Тебе? — «…» заухмылялся, открыл было рот… опомнился и лишь громко хлопнул себя по коленям, выражая таким образом своё отношение к вопросу друга. — Вот снимешь мне голову — тогда и узнаешь!
Гилрандир с трудом повернул голову.
— Государь?.. — едва слышно, с трудом выталкивая слова сквозь опухшее горло, прошептал он. Арагорн повернул к нему голову. Лицо его было совершенно непроницаемым, не поймёшь — гневается ли он на недобитого предателя, сочувствует ли.
— Я слушаю тебя, — ровно, без эмоций откликнулся он после короткой паузы.
— Я… — Гилрандир закашлялся, судорожно приподнялся на локтях, пытаясь набрать в грудь воздуха. Зажмурился. Король молча ждал, даже не шевельнувшись в седле. Кто-то из ехавших впереди всадников оглянулся, придержал было коня — помочь задыхающемуся мальчишке. Посмотрел на каменное лицо короля и неохотно прибавил шагу.
Гилрандир, наконец, смог справиться с удушьем:
— Государь, я видел… — едва слышно выдохнул он, — я видел, кто подрезал верёвку…
Лицо Арагорна осталось совершенно бесстрастным.
— Умирающие в петле часто бредят… хотя мало кто может об этом рассказать.
Менестрель тяжело опустил веки.
— Это… не бред, государь. — он с трудом перевёл дыхание. Попытался открыть снова глаза. Не смог — не хватало сил.
Арагорн долго ехал молча: не спорил, не задавал вопросы.
— Что ж, — с прохладцей произнёс он наконец после длинной паузы. — В таком случае, я надеюсь, у тебя хватит ума молчать о том, что ты… «видел».