Он прерывисто вздохнул и замолчал, низко опустил голову. Гилрандир смотрел на огонь; если бы он мог сейчас хоть что-то ощущать, он бы, наверное, сказал, что ему больно.
Но он не мог.
А назгул уже поднял голову. Взглянул встревоженно на белого, в мел, человека. Улыбнулся криво.
— Теперь ты, должно быть, хочешь ударить меня по-настоящему…
Гилрандир чудовищным усилием разжал судорожно стиснутые на лютне пальцы.
— Ложь, — сквозь зубы выдохнул он; и сам испугался своего безжизненного, спокойного голоса. Назгул невесело покачал головой.
— Если тебе так легче… Но ведь от того, поверишь ты мне или нет, ничего не изменится.
Гилрандир молчал. Просто не мог, не в силах был сейчас ответить. Стальной обруч, не беспокоящий уже несколько месяцев, вновь сомкнулся вокруг груди, пережал дыхание.
Он вдруг понял, что дрожит — ознобной, крупной дрожью. И судорожным жестом протянул руки к огню.
…А назгул даже огня не боится. Если вдруг… Ничто не спасёт.
Он через силу поднял глаза. Дымка колеблющегося над костром тёплого воздуха мешала смотреть; казалось, что в светлом взгляде отражается сочувствие. Но это, конечно, был просто морок.
— И это… — он подавился, закашлялся, пытаясь вдохнуть сквозь стискивающий грудь тугой обруч. — И это всё, что ты хотел мне рассказать?
Назгул тяжело вздохнул.
— Не всё. Но ты всё равно не станешь слушать.
— Не стану, — безжизненно согласился Гилрандир.
Тупо, тяжело давило в груди.
Элвир покачал головой. Со вздохом поднялся с земли, выпрямился, накидывая на голову глубокий капюшон.
Поколебался мгновение; Гилрандир чувствовал, знал с какой-то равнодушной отчетливостью, что разговор ещё не закончен.
И он не ошибся.
Назгул оглянулся на него через плечо; в упор взглянули светлые, тревожные глаза:
— Гилрандир… Как давно ты уже не был в Лориэне?
Менестрель промолчал. И назгул, тряхнув головой, и тихим отчаянием проговорил:
— Возвращайся. Пока ещё не поздно — возвращайся, Гилрандир. Иначе не хватит сил, чтобы жить.
Он не хотел отвечать. Особенно теперь, когда слова вражьего прихвостня совпали с тем, что говорил ему Владыка Келеборн.
…Он через силу разлепил губы:
— Какое тебе дело?
В светлом взгляде мелькнуло отчаяние.
— Никакого! Гилрандир, ты правда готов умереть, только чтобы хоть что-то сделать всем наперекор?!
— Не всем… — преодолевая ознобную дрожь, прошептал менестрель. — Только Тьме…
Назгул — благие Валар, как же трудно помнить о его сущности, пока он выглядит так! — беспомощно зажмурился. А потом резко отвернулся, рывком запахнулся в свой безразмерный плащ…
…и только холодный ветер ударил в грудь.
А Гилрандир сидел у прогорающего костра, глядя, как медленно наливается золотом горизонт на востоке, и не было у него ни сил, ни желания подкладывать в умирающий огонь хворост.
И пытался не думать о том, что будет делать, когда солнце осветит, наконец, эту безжизненную землю.
Ханатта
— Но… зачем тебе это вообще? Я же, получается, враг вам…
— Враг? — фыркнул харадец. — Ну, пока что ты за меч не хватался… Кстати, где меч-то, потерял, что ли?
— Я… — смешался Гилрандир. — Нет, просто… Это сложно объяснить.
Он, не замечая собственного жеста, потянулся за спину, погладил тёплый бок лютни, привычно ища поддержки у верной подруги. Поспешно опустил руку, осознав, как смешон сейчас его жест.
К его изумлению, харадрим понимающе кивнул, словно бродяга без оружия был чем-то вполне обычным.
— А, ну да. У нас тоже многие верят, что у менестрелей не может быть мечей… К нам заходил один такой, Гэлмор его звали. Он говорил, что у менестрелей нет мечей. Тоже один путешествовал. Отец хотел его проводить, но тот не разрешил. Странный был… я думал, он такой один.
Керна вдруг бросил на Гилрандира острый взгляд.
— Ты — тоже такой?
— Какой? — не понял менестрель.
— Помнящий то, что было века назад?
— Нет!..
Керна молча проследил глазами за полётом вспугнутых неожиданно громким вскриком чаек. Повернулся к спутнику. Смерил его долгим, очень внимательным взглядом…
…Гилрандир оцепенел, застыл, почти видя уже, как отшатывается в ужасе южанин, почти узнавая страх и брезгливость на его лице…
Керна пожал плечами.
— Нет так нет. Жаль. Я не успел его расспросить. Мне десять всего было… Ладно, пойдём, что ли?