Вот вновь мелькнуло в разговоре имя «Денна» — и Гилрандир, с опозданием сообразив, к чему может привести неосторожный вопрос, уже проговорил:
— Я вспомнил, где слышал это имя. Во время первой Умбарской войны был у вас такой военачальник. Принц. У вас ведь имена тоже дают согласно сословию? Значит, тот целитель — тоже из королевской семьи?
Керна вздохнул непонятно.
— Принц… Верно, Денна — сын короля. Хотя имя ребёнку могут дать любое, просто… не принято этим именем называть.
Он замолчал, и Гилрандир отчётливо понял: Керне ужасно хотелось сказать что-то ещё… но не решился.
И спрашивать, знал Гилрандир, не стоит. Спросил о другом:
— Почему не принято? Расскажи… если это можно знать чужаку.
Керна странно покосился на него. Поскрёб пальцем только что затянутый узел, подёргал осторожно. Вздохнул.
— Знать можно, это-то не тайна. Только… А, пусть. Скажи, ты назвал бы сына… например, Хурином?
Гилрандир задумался. Отметил про себя, что незнатный, вроде бы, харадрим хорошо знает историю исконных врагов. Поколебавшись, ответил осторожно, обдумывая каждое слово:
— Не знаю… Наверное, всё-таки нет. Слишком жестокая судьба. Даже если имя — всего лишь звук… Нет, я бы не хотел.
— Вот и Денной потому не называют, — хмуро пожал плечами Керна.
Они помолчали. Керна вспоминал что-то своё, невесёлое: горько хмурились чёрные густые брови. Гилрандир же думал о том, как похожи всё-таки их народы… И как страшна, тем более страшна из-за их сходства эта бессмысленная тысячелетняя война.
— Я помню, он погиб в Умбаре, — тихо проговорил он наконец. — Я… не считаю, что нуменорские завоеватели были правы. Жаль, что эта война никак не может завершиться.
— Он не погиб, — мрачно откликнулся Керна. — Его казнили. Как думаешь, есть разница: в бою пасть — или от меча победителя, который так трусил, что даже подойти к умирающему не смел, пока его не связали и не поставили на колени? Смерть в бою — для ханаттанайн это привычно. Мало кто этой судьбы может избежать. А вот так, как поступили с Защитником…
Он замолчал, глядя куда-то в сторону.
— Денна — не просто легенда. Он — Защитник Ханатты. На все века. Потому и не называют его именем детей. Потому что он единственный из нашего народа, кто решился принять Кольцо, чтобы спасти Ханатту. И потому что никто не хочет для своего сына такой судьбы.
Гилрандир закрыл глаза. Холод, толкнувшийся под сердцем на первых словах Керны, превратился в мерзлый ледяной комок и теперь медленно расползался по жилам. Он наконец вспомнил легенду. Полностью.
«…И застыли в ужасе торжествующие победители, когда голова и тело убитого истаяли тонким дымком, словно и не было их. И предстал он перед Посланником Солнца в тёмном зале…»
Кольценосец. Чёрный призрак. Король-мертвец, раб Тёмного Властелина. И он способен исцелять.
Это невозможно.
Гилрандир почувствовал, что пронизанный солнечными пятнами сарай начинает медленно кружиться перед его глазами. Невозможно… Невозможно!
«Я не верю», — сказал он себе твёрдо, чувствуя, как опасно начинает мутиться в голове. — «Я не могу в это поверить. Это какая-то ошибка. Наша? Харадская? Я не верю и не поверю, пока не увижу своими глазами.»
— Гилрандир? — донеслось до него тревожное. С трудом он открыл глаза. Керна сидел, полувстав с пола, и взволнованно смотрел на него. — Плохо?
Он вдохнул — медленно, ещё медленнее, как учил Владыка. Это неважно. Сейчас — не важно. Он найдёт ответы… Потом.
— Всё хорошо, — откликнулся он, и с облегчением услышал, что голос не дрогнул. И повторил почти с ожесточением. — Всё хорошо.
Керна только плечами пожал. Опустился обратно на пол, подтянул к себе очередную сеть.
— Споёшь?
— Позже. Я хотел спросить…
Он замолчал, не решаясь задать вопрос. Знал — чувствовал, не разумом даже — глубинным каким-то чутьём ощущал: он и так знает ответ. Керна подождал полминуты. Пожал плечами, встав на колени, потянулся через гору ещё не проверенных сетей к стене, туда, где зацепилась за что-то одна из плетёных верёвок.
Гилрандир молчал. Перед глазами вставали развалины… Затапливающее душу тяжёлое, неизбывное горе… Рыдающая в мёртвой тишине призрачная свирель, и мучительная, рвущая тоска, почему-то очень светлая, очищающая, заставляющая сердце обливаться кровью и слезами, сгорать — и возрождаться из пепла… Боль, нарастающая изнутри, обрывающая дыхание…
…и страх, одной-единственной мыслью бьющийся в гаснущем разуме страх: не успеть… не дослушать до конца… Не дождаться…