Он запнулся, прикрыл тяжело глаза. На миг на лице мелькнула такая боль — Талион невольно отшатнулся. Но Арнмир уже овладел с собой.
— Вы бы хоть дом призрения открыли, что ли, — глухо проговорил он после тяжелой паузы. — У вас же есть целители? Должны быть… Прости, Талион. Люди Твердыни, Ортхэннер, Мелькор — все они сражались ради жизни. Вы пока что — только ради смерти.
— Это неправда… — с беспомощной обидой прошептал Талион. Мальчишка чуть не плакал. Арнмир хмуро качнул головой.
— Прости, правда. Они умерли не ради того, чтобы вы сейчас сами себя заживо хоронили в тоске. Думаешь, хоть кто-то из тех, кто погиб в Войне Гнева, хотел, чтобы его имя стало равнозначным слову «скорбь»? У всех семьи были, дети, друзья… И они знали, что эти семьи будут жить — потому что они сейчас умрут здесь, у ворот Аст Ахэ, и войско Валинора не пойдет дальше… Да и Тано ваш — он что, для того Сильмариллы эти проклятые забирал, для того в плен сдавался, чтобы целый народ сам себя в слезах топил? Или, может, вы думаете, что он рад будет узнать, что его последние сторонники, вместо того чтобы жить, над собой измываются и упиваются собственной скорбью? За компанию с ним? Так от чужой боли своя меньше не становится, скорее уж наоборот… Ты там что-то о «последнем даре Твердыни» рассказывал — а вы не задумывались, что эта связь могла так и не быть разорвана? Вы уверены, что своими самоистязаниями поддерживаете Мелькора, а не добавляете ему страданий?
Талион отшатнулся. В глазах полыхнул такой слепой ужас, что на миг книжнику стало стыдно.
— Нет… Нет, не может быть… Ты все выдумываешь…
— Может, и выдумываю, — хмуро пожал плечами Арнмир. Встряхнул мешок — нигде ли ничего не болтается? И решительно встал, закидывая котомку за плечо. — А может, и нет. Вы тоже не знаете, что такое Стена Ночи. Но если через нее ничего не проходит, то вы зря надрываетесь в своих молитвах и воззваниях. А если проходит…
Он поморщился.
— Ладно, неважно. Сам додумаешь, если захочешь. Спасибо еще, что друг друга в жертву приносить перестали…
Талион в ужасе замотал головой. Сжал руками виски — в глазах плескалось непонимание пополам с горькой обидой ребенка, которого обманули в самом дорогом. Утешать его Арнмир не собирался.
— Не было такого! — отчаянно выкрикнул черный, наконец сумев справиться с голосом. — Что же ты говоришь такое?!
Арнмир молча пожал плечами. Что толку что-то объяснять — не слепым даже — тем, кто не хочет видеть? Вот что самое страшное…
— Костер потушить не забудь, — хмуро посоветовал он спутнику. — Сушь стоит, устроишь еще пожар…
Мальчишка что-то еще кричал ему в спину. Он не стал слушать.
Полумрак. Душный запах крови и сожжённой плоти. Мечущиеся по стенам блики от факелов — скорее полутень, чем полусвет. Приземистый стол в углу, на каменной столешнице — разложенные инструменты, прямиком из ночных кошмаров заговорщика. Четыре стены — глухие, окон нет, даже воздуховод старательно заложен. На дальней — вбитое прямо в стену стальное кольцо я тяжёлыми ржавыми цепями. Страшные застенки Минас Моргула — и верно, кому, как не сказителям, знать «правду» о зловещей крепости Врага! О, сказители любят драму! А слушатели — печальные истории. Любой добропорядочный житель Гондора задохнулся бы от возмущения, услышь предположение, что в их прекрасной столице может существовать — такое. Как же, в темницах Минас-Тирита сухо, чисто и светло (никакой тьмы — решётки на окнах и обязательный прогулки раз в сутки, даже для самых отъявленных бунтовщиков!). Не испытать больше никому тех мучений, что выпали на долю доблестного Финрода и отважного Берена. Ну… почти никому.
Палач и стражник смотрят преданно, а в глазах — глубоко-глубоко, тщательно спрятанный (от кого — от него?! Смешно…) — страх. Застыли, вытянулись во весь рост, даже дышать стараются тише. Господин Советник сладко говорит, да вот прекословившие ему почему-то быстро куда-то исчезают…
Узник на стене — раздавленная бабочка. Жестоко вывернутые руки вскинуты над головой: синева стали на запястьях — не отпустит, не даст упасть, даже в миг передышки не даст забыть о собственной участи.
Государь не одобрил бы — но его здесь и нет. А с заговорщиками, особенно такими, неприметными и безвредными с виду, нужно быть беспощадным. А Советник не боится ни крови, ни грязи. Не то что некоторые… чистюли.
Старающиеся казаться незаметнее стражи невольно вздрагивают от кривой, злой гримасы, на миг пятнающей холёное лицо. Миг — и нет ничего, лишь оскалом черепа — скучающая улыбка на аристократичных, чувственных губах.