Сайта успевает первым: подхватывает, не даёт упасть; бьёт по рукам тяжесть неподвижного тела.
Эрион уже рядом, на коленях. Пальцы прижимаются к груди, мрачным алым огнём вспыхивает гранат в кольце; а во взгляде стынет безнадежное понимание: «бесполезно…»
…Он ещё жив. Разорванное широким наконечником сердце ещё бьётся: нет таких ран, которые бы отнимали жизнь мгновенно. Кровь невысокими бурунчиками выплёскивается из-под потемневшего древка, заливает алым руки Целителя. В переполненных болью глазах плещется отдающее полынной горечью недоумение: «за что?..»
А на стремительно бледнеющих губах, вместе с тёмной густой струйкой, едва слышный стон — словно ветер коснулся тростника:
— Не убивайте…
И — лишь равнодушное небо в гаснущих серых глазах.
Инголемо
…— Т-ты… можешь п-проклясть меня, порождение мрака! — попытки убийцы казаться уверенным выглядели жалко: прыгающие губы и плещущийся в глазах ужас говорили лучше всяких слов. Он отступил ещё на шаг — словно боялся, что умирающий чернокнижник сможет подняться и броситься на него. Вскинул голову, — я не б-боюсь тебя!
Странник закашлялся. Окровавленные губы искривила горькая, болезненная усмешка.
— Проклясть? — сдавленно прохрипел он, и в захлебывающемся голосе убийца с ужасом услышал — непонимание. Кровь, кровь сквозь пальцы, а на лице — не ненависть, не презрение… Боль, беспомощное непонимание и… юноша отшатнулся — сочувствие. Нет, нет, не может быть, он всё сделал правильно, это — порождение зла, нельзя было оставлять его в живых…
А Странник уже закрыл глаза, мучительно, с трудом набирая в свистящие лёгкие воздух. Закусил губу, напрягаясь всем телом. Показалось — уже всё, но минуту спустя веки умирающего снова дрогнули. Парень дёрнулся было — отвернуться, ведь говорила бабка — нельзя смотреть умирающему колдуну в глаза, зачарует, душу заберёт… Не успел, подавился немым воплем, налетев, как сердцем на клинок, на смертельно усталый взгляд светлых глаз. Застыл, хватая воздух ртом: нет, нет, отпусти, за что, отпусти…
— За что же… тебя… проклинать? — медленно, тяжело, с трудом набирая воздух для очередного слова, прохрипел Странник. Закашлялся — страшным, захлёбывающимся кашлем. — Ты ведь… сделал… что считал правильным…
Гилден стоял, судорожно хватая ртом воздух; сердце колотилось в груди тяжело, больно — да что же это такое, неужели он пожалел Сауронову тварь?! А тот вдруг усмехнулся — горько, криво, сквозь боль. И произнёс, не отрывая взгляда от своего убийцы — тихо, измученно (а может, показалось в шуме ветра?):
— Вот и живи теперь с этим… если сможешь.
Песнь последнего дракона
Он шёл по каменистой пустыне уже третий день. Шёл сквозь ветер, удерживая норовящий упасть капюшон плаща обеим руками за края. Шёл по знойной жаре дня, от которой негде было укрыться, и по пронизывающему холоду ночи, в котором можно замёрзнуть, если остановиться. Шёл — куда-то, сам не зная куда. Или зная, где-то глубоко внутри, но не позволяя этому знанию выбраться на поверхность. Дорога давно перестала иметь для него значение. Цели… Истекали водой в песок. Менялись, развеивались по ветру и складывались новой мозаикой.
Он шёл… Давно. Сначала наблюдая — в ярости ли? В холодном рассудке? Это было так давно, так много… событий назад, что он уже не помнил, что было первым тогда. В тот миг, когда мир был разрушен и наступила «эпоха людей». Когда струны со звоном лопнули, обрывая музыку и, казалось, пошатнулась планета.
Время снова разделилось на до и после. И он снова ждал. Смотрел, как течёт время, текут дни, года, десятки, сотни лет и жизней. Наблюдал. Запоминал. Ждал. Чувствовал, как что-то, далеко, глубоко и трудно, рождается вновь. И его целью было дождаться. И вот — время пришло. И он шёл по жаркой каменной пустыне. Шёл туда, где он нужен. Туда, где цикл начнётся заново. И теперь уже не было случайностей, сотворённых от скуки ожидания. Теперь, в каждом его шаге, каждом слове, каждой грядущей встрече, билось время. Как рождающейся птенец бьётся о скорлупу, чтобы обрести, наконец, свободу.
Город людей, что был позади, он обогнул по широкой дуге. Не тот. Он знал это чётко, хотя и не представлял, какой именно ему нужен и для чего. Просто шёл. До следующего было чуть больше чем шесть часов пути. Если присмотреться, он, пожалуй, даже мог различить очертание городских стен. Но он не хотел. Просто шёл, смотря перед собой и прислушиваясь к тому, что ведёт его. Время от времени стали попадаться люди. Торговцы, странники, ремесленники, возвращавшиеся домой. Даже несколько стражей. Кто-то спросил его, в город ли он идёт, кто-то предложил подвести на телеге… В бочках, кажется, было пиво. Кислый хмельно-солодовый запах ударил в нос вместе с примесью дубовых досок. Он поморщился и качнул головой, отказываясь. Хотя в город и правда придётся зайти. Припасы почти кончились и, если их вовремя не пополнить… Обойтись он, конечно мог, но проблем потом будет, не оберёшься.