Вздрогнул, возвращаясь в реальность: не надо, не хочу… Он помнил эти сны, помнил, чем они заканчивались, и не хотел, чтобы — снова…
Открыл глаза. Альтон смотрел на него молча, тревожно, в темных глазах плескалось волнение:
— Что… опять?
И — показалось? Или и впрямь в голосе звучала — надежда? Стыдливая, старательно спрятанная за сочувствием… Ох, Альти, ну зачем это мне, поменяться бы нам, пусть бы тебе эта память, эти сны…
Улыбнулся через силу.
— Всё хорошо. Вспомнилось что-то… Извини.
— Ладно… — нет, не показалось. Ох, Альтон! Разочарование в голосе — почти не заметно.
А подмастерье уже встряхнулся, улыбнулся широко, знакомой, солнечной улыбкой. Тряхнул медной шевелюрой:
— А ещё мы обоз гномов, из Мории, встретили, почти дюжину дней вместе ехали, до самого Эдораса. Не поверишь, кого видел! Рори! Ну, я тебе о нём рассказывал, помнишь?..
— Помню, конечно, — поспешно кивнул менестрель. Гнома по имени Рори он, откровенно говоря, не помнил. Да что ему, всех посетителей господина Товальда запоминать, что ли? Но, представив, во что выльется его вопрос, мысленно содрогнулся и поспешно перевёл разговор на другую тему:
— А ты надолго?
— И он мне говорит… Что? — Альтон запнулся, сбитый с мысли. Махнул рукой. — Если бы! Через десять дней обратно большой обоз пойдёт, и я с ним. Но хоть так, я уж думал, в этом году своих стариков уже и не увижу… Я ж не из Гондора сюда! Совсем забыл рассказать — меня тарно отпустил, в Эрсхольве, это деревня на границе, ну, неважно — тарно меня, значит, отпустил, с дядькой Хольвом, тот пиво сюда вёз, из Эрсхольва, и меня, значит, с ним. И не поверишь, кого я видел!
Он помолчал, торжествующе уставился на приятеля. Явно ожидая вопроса. Ахэйо тяжело вздохнул. Ну всё, теперь он и полуденную стражу пропустит. По самой жаре придётся идти…
— Кого? — смиряясь с судьбой, вздохнул он. — Хоббита, наверное?
— Не хоббита! — победно стукнул кружкой по столу подмастерье. — Назгула! Настоящего!
Назгула. Ага. Настоящего… Под летним солнышком…
Ахэйо с деланным стоном уронил голову на стол.
«И ведь я сам породил это чудовище… Дёрнуло же меня подарить ему тогда Алую Книгу!..»
— Ой, ну подумаешь… — Альтон обиженно насупился, — я же серьёзно! Высоченный, худой, лицо такое… знаешь… странное… Словно от разных людей. Капюшоном прикрывается, вот так, — он машинально поднял руки, показывая, как упомянутый назгул держал капюшон.
Менестрель покачал головой.
— Как ты у призрака лицо-то разглядел? — стараясь улыбаться не слишком фальшиво, спросил он. Спросил — и закусил губу, пережидая знакомый приступ тупой боли. Неужели снова?.. По спине продрало морозом: только не сейчас, не здесь, пожалуйста…
Колеблющаяся перед глазами мутная пелена видений наконец померкла, отступила. Не ушла — откатилась в глубь, куда-то в живот, и, казалось, теперь ворочалась там, как толстая холодная змея. Что за день сегодня… Или это Альтон, своими рассказами, разбередил спящее — не дар, отец, ты не прав — проклятие?..
Он вынырнул из болезненного полутранса и лишь сейчас понял, что Альтон уже несколько минут что-то говорит. Кажется, увлёкшийся подмастерье даже не заметил на этот раз, что друг вновь ушёл себя.
— …худые, но что я, доходяг не видел? Он железо пальцами гнуть мог бы! Длинные такие, знаешь, не как у людей…
Юноша встряхнулся и с трудом заставил себя вслушаться в слова друга.
— Извини… что ты сказал?
— Не скелет, говорю! Тощий, как ящерица, а руки…
— Нет, подожди, — менестрель мотнул головой, отгоняя упрямо мелькающие перед глазами картинки, — про глаза что-то…
— Тьфу на тебя! Я ж и говорю — как у змеи, ну, знаешь, с вертикальным зрачком, вот такие… — он начал было что-то показывать пальцами; махнул рукой и подозрительно уставился на друга, — что, не веришь?
Ахэйо вовремя прикусил язык. Полуденная стража, помни!
— Верю, — вздохнул он. — Ладно, пусть так. И куда шёл этот… назгул?
Подмастерье раздражённо фыркнул.
— Откуда я знаю! В город, наверное, другой-то дороги нет! Почему не веришь-то? Я не вру, он на меня посмотрел — словно кинжалом ткнул, еле смог взгляд отвести… Как у змеи — жёлтые, вертикальные…
Жёлтые…
Ахэйо прикрыл глаза. Притихшая было холодная тварь в животе шевельнулась, властно и безжалостно пробивая себе дорогу к свободе. Желудок взбрыкнул и ткнулся в горло, заклубилась перед глазами разноцветная муть… Встали вокруг призрачные мерцающие стены, запела безнадёжно тихая свирель, и взглянули — в самое сердце, в глубь души — серьёзные тревожные глаза — жёлтые, янтарные… Круглые, как у хищной ночной птицы.