…И лишь тогда осознал: падения — больше — не было.
Была — опрокинутая в бездну звёздная чаша, и он летел в сияющей пустоте, поддерживаемый упругими потоками ветра. Парил над городом, словно на собственных крыльях. И казалось — звёздный свет превращается в музыку — тихую, неумолчную, всеобъемлющую, пронизывающую насквозь. А между тёмной землёй и поющим небом танцевал в незримых струях огромный ало-золотой дракон, и поднятый его крыльями кокон ветра был той силой, что удерживала от падения вниз хрупкое человеческое тело.
А тихий драконий шёпот сливался с шелестом ветра:
— Вспомни. Вспомни, как ветер поёт свои песни. Вспомни, как он пел для тебя.
И беззвучный, неслышный никому, кроме юного менестреля, голос казался одной из струн, ткущих огромную и невыносимо-прекрасную мелодию мира.
Ахэйо — нет, не Ахэйо, не одинокий бродяга-менестрель, двадцати шести лет от роду — кто-то другой, древний, всемогущий, крылатый — заворожённо поднял руку, словно принимая в ладонь мерцающие в бездонной вышине звёзды.
«Я слышал ветер — он звал меня за собой.
Я слышал ветер, и не было песни печальней.
Я слышал ветер: он плакал о тех, кто ушли, кто не смог остаться собой.
Я помню, как был ветром, и звёзды — крылья за моей спиной…
Я слышал ветер. Он смеялся в ночи, в ночи бездонно-хрустальной.»
Ветер пел. И ему казалось — он поёт вместе с ним.
«В твоей жизни было много боли, Тэннаэлиайно, своей и чужой.» — тихо говорил в его сознании голос дракона, — «Боль так долго была частью тебя, что ты забыл, как жить без неё. Вспомни. Вспомни о том, что ветер умеет петь и о счастье. Ты очнулся на рунах разрушенного, стенающего от боли, агонизирующего мира. Ты принял всю его боль в себя. Заново соткал мир из порванной ткани вечности. Соткал так, как чувствовал. Ты вдохнул в него жизнь. И мир отплатил тебе тем же. Когда ты был разбит на осколки, мир принялся ткать тебя. Пришло время вспомнить, Тэннаэлиайно. И идти дальше. Твой путь по-прежнему ждёт тебя. Долгий путь — он ещё впереди.»
Он слушал, и казалось, не огромный ящер — сам мир говорит с ним, возвращая — по крупице, по капле — то, что когда-то было им потеряно. Возвращая ему — его самого.
Какое-то время в полёте была тишина. Потом дракон повернул голову и посмотрел на человека.
«Готов вернуться?»
И он почему-то отчётливо понял, что не только о гостиничном номере было это: «вернуться». Сердце сильно стукнуло о рёбра: не страх — тревожное ожидание, взволнованное предчувствие долгожданной встречи, пугающее и радующее одновременно.
— Да, — тихо, не сразу вспомнив, как говорить словами, выдохнул он. Прикрыл на миг глаза — и твёрдо повторил. — Да, теперь — готов.
Дракон кивнул. Огромное крыло развернуло поток воздуха, держащий человека, и плавно повело его обратно. Они летели плавно и медленно. В какой-то момент менестрель вдруг понял: дракон мог бы просто переместиться, взяв спутника с собой. Но — не стал. Он, как никто, знал цену полёта и позволил насладиться им ему, лишенному крыльев.
Удерживая ветер рукой, дракон уже человеком спрыгнул на старый потрескавшийся пол комнаты, где сейчас был их дом. Опустил свою «ношу» на подоконник и убрал руку. Пока тот, кого он называл Тэннаэлиайно приходил в себя, дракон взял и протянул ему кружку.
— Как мне теперь называть тебя? — спросил он с едва уловимой усмешкой.
— Ты умеешь задавать вопросы… — слабо улыбнулся тот. Обхватил ладонями кружку, прикрыл глаза, прислушиваясь к тихому, хрустальному пению ледяной — чистой, прозрачной — живой — воды. Осторожно пригубил; зубы заныли от холода. Качнул головой. — Вряд ли тебя интересует, как назвала меня мать двадцать шесть лет назад… и уж тем более, как звали меня приёмные родители в Гондоре. А на прежнее своё имя… — он помрачнел; горько сошлись над переносицей брови, — вряд ли я имею на него право. Пока что.
Задумался на минуту. Печально улыбнулся:
— Несколько жизней назад те, кого я любил, называли меня — Странником. Зови меня так.
Он произнёс слово на языке эллери ахэ — Лайано, и сам удивился, как легко это получилось. Только — сжалось на миг сердце от привычной, вернувшейся вместе с памятью, саднящей болью.
…Хозяин трактира, ещё не закрывший на ночь из-за пары богатых выпивох, недоумённо повернулся к окну. Странно, на небе ни облачка, а гром словно над самой головой прогремел.
— Нет, пожалуй, я всё же не стану так тебя называть, — отсмеявшись, сказал дракон. — Слишком многое значит музыка слов, чтобы ею пренебрегать. Раз уж в этой жизни дорога стала твоим путём, я буду звать тебя Къонайно.