Может.
И не понятно, как можно узнать это, как можно поверить — и не умереть, не сойти с ума? Бессильным, бессмысленным речитативом — беззвучное: «нет, нет, нет…»
И молчала ночь за окном, словно боялась потревожить страшную немую тишину.
А потом тот, кто был когда-то Мелькором, медленно открыл глаза; и в них падал — пепел.
— Значит, они… проиграли… — судорожный вздох: удержаться, не сорваться… в беспамятство — или безумие?
— Мы — проиграли…
— Разве? — качнул головой дракон. — Ты же здесь. И ты помнишь.
Молчание. Тянется пауза — глухая, страшная.
— Не помню… — голос — треснувшим колоколом, — только — верю…
Рассвет медленно вкрадывался на спящие улицы. Просыпался город, и жаркий летний день вступал в свои права. Вот уже простучали по мостовой колёса первого водовоза, где-то на соседней улице звонко забряцал доспехами отряд стражи. Стоящий у открытого окна невысокий человек осторожно опустил на подоконник глиняный черепок, который бездумно крутил в пальцах, и глубоко вздохнул.
— Почему — я?
— Мир выбрал тебя, — Дракон встал рядом, смотря в окно. — Ты стал его частью, а он — частью тебя. Не знаю, как бывает в других мирах, я не был там — дороги закрыты. Но помню, что везде это честь. Знаю, тебе больно сейчас. Но это не ноша, не боль. Этот мир — твой дом. И защищать его — твоё право. Ты не отступник, идущий против отца. Даже не воин, сражающийся с врагами. Ты Творец. Этот мир — твой холст и краски. Глина, мольберт, кисть художника. И знаешь… Легенды говорят правду. С Твоим приходом Его миру может настать конец. У него нет над тобой власти. Раньше — была. Потому что ты позволял. Ты верил в свою вину. А он боялся тебя. Всегда. И боится, потому что этот мир — это ты. И… Я пойду с тобой, если хочешь. Не сейчас, позже, но пойду. Никто, рождённый под солнцем этого мира, не сможет меня убить.
Мелькор качнул головой — неловкий, незаконченный жест: то ли несогласие, то ли попытка скрыться от боли…
— Я не отказываюсь от своего пути, — тихо откликнулся он наконец, — хоть он и страшен. Ты прав: это мой мир. Если, чтобы сохранить его, мне снова придётся пройти Дверь Ночи — да будет так.
Повисла тяжёлая пауза. Лишь спустя несколько минут бывший Вала вновь заговорил:
— Девять хранителей… Девять рун… — короткая, невесёлая усмешка, — что ж, хоть в этом я не ошибся.
И вдруг, яростным стоном в пустоту:
— Но почему — выжил именно я?!
Он судорожно вздохнул. Дёрнул щекой:
— Неважно. Забудь.
— Не выйдет, — усмехнулся золотокрылый. — Драконы не забывают. Почему ты? Что ж, вопрос непростой. Быть может, кто-то хранил тебя. А может, всё дело в Даре, который ты получил. Каждый хранящий имеет свой — тот, которым владеет лучше других. От деда я слышал, что Имя способно напомнить о том, кто его носил… Если найдёшь имена всех хранящих, возможно вспомнишь о них.
— Непростая задача… — горько усмехнулся Мелькор. — Вспомнить тех, кого никогда не существовало — в этом мире…
Усмешка закостенела больным оскалом.
— Кого приказано — забыть… Он умеет — заставлять забывать.
Он отвернулся, скрывая исказившееся от не утихшей, даже спустя тысячелетия, боли лицо. Проговорил едва слышно: не для дракона — для себя:
— И всё-таки — мы смогли сохранить, хоть что-то…
Помолчал.
— И я благодарю тебя за твои слова, ангуи. Не уверен, что имею право звать за собой — тебя. Когда-то твои сородичи уже сражались за меня. И — погибли. Больше так не будет.
Он прикрыл глаза. Улыбнулся невесело.
— И всё-таки — спасибо.
Его собеседник фыркнул, и золотые глаза сверкнули смехом.
— И что же, пойду рядом — прогонишь? Думаю, нет. Но сейчас не время для этой беседы; ещё есть те, что важнее.
Мелькор не ответил на улыбку.
— Время покажет… — почти неслышно откликнулся он. Не шевелясь, он бездумно смотрел на просыпающийся город; смотрел — и не видел сейчас ничего. И вставали вокруг призрачные, зыбкие стены Аст Ахэ, и плакала безнадёжно, в последний раз, чёрная лютня-льолль, и горьким дымом несло от побережья… И смотрели в упор, воплощённым живым страданием, отчаянные — бесконечно родные — глаза:
«Я стану щитом тебе, Учитель…»
Во рту — солоно. Он поднял руку, машинально стирая с губ тёплое; и увидел на ладони — кровь.
Наваждение нехотя отступало. Мелькор вздохнул — медленно, прерывисто, опустил тяжело веки.