Керниэн догнал его уже возле шатра хэттана.
— Я надеялся, что увижу тебя здесь, Посланник, — глухо произнес он, не глядя на Саурона. Помолчал. — Ты не жалеешь, что отправил его в Ханатту?
— Разве он мало сделал для Ханатты? — тихо откликнулся тот.
— Я не об этом, ты знаешь.
— Знаю. Повторю: разве он мало сделал для Ханатты? Вы уже не видите в нем убийцу-Хэлкара. А значит, все было не зря. Он сумел вернуть себе свою душу…
Керниэн покосился на него. Хотел было что-то ответить, приоткрыл рот… И — промолчал.
Короткий путь закончился у простого походного шатра. Из темноты слаженно шагнули бдительные стражи: после недавнего покушения принц удвоил охрану хэттана; тот не протестовал.
Керниэн молча махнул рукой, приказывая занять пост на подходах к шатру. И, кивнув Саурону, первым вошел внутрь.
Аргор не спал, но звук шагов и шелест откинутого полога не сразу вырвали его из тяжелого, мучительного полузабытья. Медленно, словно даже для такого простого действия требовались огромные усилия, он открыл глаза. Повернул голову к поздним визитерам. И, не меняясь в лице, неторопливо поднялся на ноги.
Попытался подняться. Руки вдруг подломились: упал обратно — неловко, тяжело. Стиснул зубы; на белом, в синеву, лице ни единой эмоции, лишь в глазах — невыносимая, невозможная для смертного боль. Вскинул руку, останавливая рванувшегося на помощь Керниэна. Оперся ладонями о жесткую постель.
Пошатнулся.
Встал.
— Повелитель, — неестественно спокойный голос прозвучал глухо, словно ему было тяжело говорить. На Керниэна он не смотрел.
…Все уже было сказано. Не о чем, незачем говорить.
Ортхэннер на миг опустил веки — не смотреть в эти выцветшие, смертельно усталые, до краев, словно звездным светом, переполненные болью глаза…
«Прости меня, ученик мой, этот урок оказался слишком жестоким. Возможно, стоило остановить тебя, не позволить сотворить это с собой… Но — хватило бы тогда у тебя сил, чтобы выдержать последнее испытание? Хватило бы воли вернуться назад, из-за Грани, которая так манит тебя обещанием свободы и искупления?.. Я не знаю этого. Быть может, своим молчанием я погубил тебя. Быть может, удерживая живую душу в давно мертвом теле, ты потерял слишком много сил и, шагнув за грань, просто не сможешь вспомнить, кто ты и почему пошел на эту жертву.
Я знаю лишь одно: вчера, выбирая между судьбой многих и собственной душой, ты окончательно стал человеком.»
Он стиснул зубы и шагнул вперед, вдруг разом осознав: разговора не выдержит. Ни он. Ни Аргор.
Ни Керниэн, все еще не выбравший до конца между долгом — и тем, что должно было стать однажды дружбой.
— Ханатта будет свободна, Аргор, — тихо сказал он, глядя в глаза нуменорца. — Но — не так. Не такой ценой.
Аргор долго молчал.
— Цена? — наконец через силу разлепил он губы. Показалось — он не вполне понимает сказанное. — Цена никогда не бывает слишком великой. Я не успею уже остановить Нуменор. Но дальше в Ханатту его не пропущу. Не мешай мне.
В голосе звучала глухая, стылая тоска. Вспомнилось вдруг некстати: «Ты знаешь, кто я. Ты знаешь, какими методами я буду добиваться цели. Не боишься, что все ляжет на тебя?..»
Не знал, как оказалось. Не думал, что нуменорец — «брезгливый убийца», «Меч Эру», не считающий Низших за людей — не думал, что он решится бросить себя в кошмар не-жизни ради спасения ненавидящего его народа.
Ортхэннэр вдруг понял, что — и как — должен сказать сейчас.
…понял. Но не успел.
Керниэн шагнул вперед. Аргор едва заметно вздрогнул, словно опустившаяся на плечо ладонь обожгла даже сквозь одежду. Во взгляде, впервые за весь разговор, мелькнуло что-то живое.
— Прости, — тихо сказал принц. — Когда-то я боялся, что ты предашь Ханатту… А сегодня совершил предательство сам. Ты достаточно уже сделал для моей страны, для армии… Прощай… друг мой.
Обернулся к Саурону: глаза влажно блестели.
— Отпусти его, Посланник!
Просьба, больше похожая на приказ.
Аргор отшатнулся. Гневом и несогласием полыхнул измученный взгляд.
— Нет! — яростно выдохнул он. — Керниэн, это мой выбор! Не смей решать за меня.
— Тогда решу я, — Ортхэннэр сделал шаг — последний, отделяющий его от нуменорца. Вскинул руку, пресекая возможные возражения.
…Меньше шага — между человеком и кем-то — большим? меньшим? Между уже мертвым и вечно живым.
…Между ними двоими — почти нет разницы, вдруг понял Ортхэннэр. Осталось меньше шага. Вперед? Назад? И спокойные, решительные, смертельно усталые глаза смотрят, кажется, в самую душу. Он мечтал о смерти — даже сейчас, яростно сопротивляясь ее власти. Мечтал — об искуплении, о прощении, которого сам себе не готов был дать. Об освобождении, которое никогда не смог бы принять по собственной воле.