— Жаль. Ну что ж… В таком случае, повторять для трусливого ничтожества, которому только и хватило мужества, что сказать пару громких фраз, я не намерен.
И, отвернувшись, повелительно махнул рукой:
— Корзину сюда!
— Господин, она ещё не…
— Неважно, сойдёт и так, — криво усмехнулся он, обрывая на полуслове дрожащий голос. Оглянулся. Крикнул раздражённо:
— Куда! А ну, оставь! Давай, давай, тащи сюда, живее!
А Альдир искал, искал и не мог найти в этом холодном лице — хоть крупицу жалости, хоть каплю человеческих чувств, хоть что-то, говорящее о том, что человек, грубо держащий его за волосы — его отец, тот самый отец, что носил его когда-то на руках, что учил держать меч…
— Отец, прошу тебя… — без голоса прошептал он, не в силах молча терпеть этот ужас и ненавидя себя за эту слабость.
— Ставь на место, — не обращая на него внимания, кивнул тот нехотя подошедшему служке. Не корзина — глубокий плетёный короб, в полтора локтя шириной и два — длиной. Дождался, пока тот выполнит распоряжение. И разжал наконец пальцы, выпуская голову сына из жёсткого захвата.
…Альдир судорожно вздохнул. Сдавленный крик умер в горле: корзина не была пуста. Кровь уже почти вся вытекла, просочилась сквозь неплотно сплетённые прутья. А вот голову никто не успел убрать до их прихода, и широко раскрытые мёртвые глаза бессмысленно смотрели прямо в лицо Альдиру. И ему казалось — он смотрит в своё собственное лицо, собственное будущее…
Тяжёлое дыхание разрывало грудь. Он хватал воздух распахнутым ртом — но всё равно не мог набрать достаточно, чтобы прекратить колотящееся в виски удушье, развязать хоть на миг тугую петлю оглушающего ужаса.
Отец положил руку ему на плечо.
— Посмотри на него, посмотри очень внимательно, — тихо, словно для него одного, проговорил он. — Ты так привык прятаться за моего внебрачного сына, скрываться от проблем за его спиной… Ты даже сейчас ещё дёргаешься, пытаешься уйти от расплаты за собственные слова. Он, — лёгкий пинок по борту корзины, — был дерзким смутьяном, за что и поплатился. Но он, по крайней мере, знал, что за любой выбор надо платить. И не опозорил себя ни криками, ни мольбами. Мне жаль, что у моего сына нет мужества даже на это. А ещё больше жаль, что я не смог тебя научить самому главному: даже в чести всегда есть черта, за которой стоит остановиться. Ты попытался предать не меня, не короля: свою родину. Чего стоит твоя жалкая честь по сравнению с этим?
Он повысил голос, вновь ухватил Альдира за волосы, заставляя оторвать взгляд от стеклянных глаз мёртвой головы, заставляя посмотреть — на того, кого Альдир больше не мог, не хотел называть отцом.
— Я тебе скажу, чего она стоит, — тихо, жёстко произнёс князь, глядя сыну прямо в глаза. — Вот этого. Не более того.
Он вновь пнул корзину. Отпустил его волосы и, шагнув в сторону, поднял прислоненный к колоде топор.
— Господин!
Карвин нетерпеливо обернулся, встряхивая мокрыми волосами. Усталые, вяло переругивающиеся воины облегчённо расходились с утоптанного до каменной твёрдости ристалища. Сам он чувствовал не то чтобы утомление — приятную удовлетворённую усталость. Гонять, гонять и ещё раз гонять, пока не перестанут валиться мертвецки после каких-то двух часов тренировки…
Он встряхнулся, вспомнив, что его всё ещё ждут.
— Слушаю, — ровно бросил он неловко переминающемуся слуге, из отцовских, новых, похоже…
— Господин, князь велел вам прийти к резиденции его величества…
Брови воина тревожно взлетели.
— Что-то случилось?
— Я… — слуга явно что-то знал, и боялся этого чего-то куда сильнее, чем возможного гнева княжьего бастарда. — М-мне не велено…
Голос его дрожал всё сильнее, и Карвин почувствовал, как вползает в душу очень нехорошее предчувствие.
— Проклятье… Куда именно прийти?
— Я п-проведу, господин… — облегчённо вздохнул слуга и поспешно развернулся к выходу.
— Брат там? — бросил Карвин в спину слуге, поспешно набрасывая на мокрые плечи котту. И, взглянув, как полыхнуло паникой лицо слуги, мгновенно побелел, вдруг осознав, что — и почему — могло случится. Нет, он не мог, он бы не сделал такую дурость…
Он грубо сгрёб слугу за плечо, чувствуя, как срывается на яростный рык голос:
— Чего стоишь? Веди, бегом, живо!
…Альдиру казалось, что это — сон. Тот давний, проклятый, забытый накрепко и надёжно, не допускаемый даже в самые отдалённые мысли… Сон — и он проснётся. Сейчас. Ещё мгновение, всего одно мгновение спустя…