…И, подхватывая судорожно вдохнувшего картографа, успел ещё увидеть, как утекает звёздный свет из обморочно закатывающихся глаз, становясь — обычной солёной влагой.
Альдир медленно, с бесконечной усталостью, уронил лицо в ладони.
Перевёл дыхание — тяжело, прерывисто. Нехотя поднял голову: дёрнуло тягостно за грудиной, привычно отзываясь на чужую боль.
— Какие же они… — простонал картограф, пытаясь улыбнуться непослушными губами. Умолк обессиленно. Потом, спустя минуту:
— Спасибо, Денна. Я…
Судорожный вздох — вцепился пальцами в горло, словно ощущая на себе рвущие плоть клыки. Помотал головой:
— Значит, всё-таки… было?
Тупая натянутая нить в сердце не спешила расслабляться. Мысленно потянулся в пустоту, коснулся замершего в страхе сознания: «Уже всё хорошо, не бойся…». Кивнул сочувственно.
— Давно. Ещё до…
Альдир понимающе кивнул. Поморщился.
— Может, оно и лучше… — едва слышно, с тоскливой злостью пробормотал он, нечитаемым взглядом разглядывая свои ладони. — А говорили — Дагор Дагорат…
— Ты не помнишь… — повторил Денна, окончательно осознавая: человек, всё ещё человек… И сам не понял, что ощутил: облегчение? Сожаление?
Альдир только головой дёрнул. Закусил губу, опираясь здоровой ладонью о сплавленные камни. Пошатнулся, неловко поднимаясь на ноги; Денна подхватил, помог устоять. Жалости не было — боль, тупая и тягучая, тоскливая в своей беспросветности боль.
— Я помню, — устало возразил Альдир, утвердившись наконец на слегка подкашивающихся ногах. — Понять бы ещё, что я помню…
И, едва заметно пошатываясь, двинулся вперёд, к почти неразличимому в темноте кругу рухнувших наружных стен.
Уже на границе картограф внезапно оглянулся. Взглянул прямо в глаза, и Денна невольно вздрогнул: на миг показалось, что вновь смотрит в те, увиденные на краткие мгновения, заполненные звёздным светом древние озёра. Лишь на миг.
А гондорец уже отвёл взгляд, обхватил себя за плечи зябко, неосознанно.
— Скажи, — запнулся, вздохнул прерывисто. Заговорил вновь, медленно, через силу, неловко подбирая слова. — Когда обезглавливают… это больно?
Назгулу показалось: плеснуло в спину ледяной водой.
— Зачем тебе?
Человек помолчал. Пожал плечами — резко, неловко.
— Интересно. Кто еще может знать…
Денна прикрыл глаза.
«Не слушай, брат, только не вздумай слушать…»
Сам не заметил, как осторожно, боясь привлечь к себе внимание побратимов, выстроил вокруг сознания стену, второй раз за последние минуты отгораживаясь от тех, кто с первого визита в Замок был — частью собственной души.
— По-разному, — глухо ответил он наконец. — Когда заживо душу вырывают… Когда все, с кем делил хлеб, один за другим…
Денна резко замолчал. Не о том парень спрашивал.
Он вздохнул.
— Недолго. А боль… Не знаю, бывает ли — не больно? Хотя… наверное, зависит от того, насколько серьезно ранен к этому моменту. Мне уже было как-то… без особой разницы.
— И — с первого ли раза? — отвернувшись, тихо добавил картограф. Защитник вздрогнул.
И, вдруг все поняв, резко шагнул вперед, рывком разворачивая его к себе.
— Альдир! Останься в Ханатте.
Тот покачал головой.
— Не могу. Там моя родина, — вздохнул прерывисто, криво усмехнулся, — а вас все равно сомнут, если сбегу до наступления. Как же страшно это, знал бы ты — видеть все пути, и на каждом…
Он замолчал, опустил тяжело голову. Проговорил с запинкой, глухо, нехотя:
— Пусть лучше так… Столько жизней… И брат — он ведь в первом же бою, если вдруг… Не жалей, не надо. Пусть. Я… давно уже знаю. Просто не думал, что это будет так скоро. Я притерплюсь, ничего. Недолго уже.
Денна отвёл глаза.
— Другого выхода нет? — глухо спросил он, уже предчувствуя ответ. Альдир кривовато усмехнулся в ответ.
— Есть. Не один даже.
— Тогда почему бы…
Замолчал, остановленный болезненной гримасой на лице картографа.
— Ты просто не знаешь, — тяжело, роняя слова, как каменные глыбы, проговорил Альдир. — Не просто война — война на уничтожение… Я видел, как будет: пустыня, и сотни тысяч трупов, вдоль всего побережья… Сгоревшее белое дерево… и вокруг — пепел, пепел и мёртвые тела.
Он ломко засмеялся, обхватил себя руками за плечи.
— Да ладно, что ты, в самом деле, Защитник, не так уж это и страшно, сам же знаешь. Да и недолго. Отец быстро потом… Неужели всё-таки пожалел?
…Почему казалось, что в Умбаре было — страшно?
Понял вдруг с отчётливостью, вспомнив непроницаемые глаза Моро, застывшее, с бьющейся где-то глубоко, на дне зрачков, болью, лицо учителя…