…— Мне нужно, чтобы ты сегодня же снялся с якоря, — пытаясь отдышаться, выдохнул Альдир, догоняя капитана. Тот пропустил в пристройку (все-таки это была каюта, хотя поверить в это, глядя на убогое убранство, было непросто) неуверенно оглядывающуюся девушку, дождался, пока проскользнёт мимо него внутрь сам картограф, и решительно захлопнул за собой дверь.
Потыкал щипцами фитиль в масляной лампе; стало чуть светлее, но немного. Хмуро кивнул на грубую постель.
— Рассказывайте, что ли.
Альдир тяжело вздохнул. Сейчас, в свете коптящей лампы, стало наконец видно, что бледен он — почти в один тон с дорогой, необычайно щегольской рубашкой капитана. Тяжело проведя левой ладонью по лицу, он устало опустился на постель. Поднял на контрабандиста взгляд — и тот вздрогнул он глухой, смертной тоски, плещущейся в серых глазах.
— Помоги мне, Ивент, — просто, устало попросил Альдир.
Ивент не глядя, не отводя взгляда от измученного лица картографа, подтянул к себе грубо срубленный табурет.
— Помогу. Чем?
Альдир слабо, благодарно улыбнулся белыми губами. Кивнул на замершую в углу девушку.
— Её нужно отвезти в «…». До утра.
— До утра?! — изумлённо взлетели вверх брови капитана. — Шутите, молодой князь!
— До утра, — хмуро подтвердил Альдир. Зябко обхватил плечи, словно в душной тесной каюте было ему холодно. Пояснил невесело. — Утром будет погоня. Ты из-за меня в беду можешь попасть, Ивент. Но больше просить мне некого.
Контрабандист долго смотрел на него. Долго, задумчиво, изучающе, словно видел в первый раз. Оглянулся на девушку. Снова на князя. Вздохнул тяжело.
— Куда ж это вы вляпались, молодой князь?
В ответ — горький, тоскливый взгляд.
— Неважно это. Я… — он сунул руку в поясной карман, осторожно положил на стол тонко звякнувший кошель. — Здесь не слишком много, я знаю. Но твои потери от поспешного отъезда должно окупить, если я хоть что-то понимаю в твоих делах. Главное — сразу после «…» уходи в Харад. И не появляйся в Итилиене ближайшие полгода. Отец бушевать будет.
— Отеееец? — понимающе протянул моряк. На деньги он даже не взглянул — смотрел, не отрываясь, на знакомое и не знакомое разом, смертельно усталое лицо младшего сына князя Итилиенского. Хмыкнул, сопоставив что-то.
— Полгода, значит? А не девять месяцев часом?
Альдир промолчал. Только пленница за дверью вздрогнула, бросила прожигающий взгляд на капитана; тот не заметил. Не дождавшись ответа, спросил вновь, уже серьёзнее, мрачнея на глазах.
— А что будет через полгода?
Альдир помолчал. Видно было, как колеблется он, не зная, отвечать ли — и что отвечать.
— Неважно, — наконец, медленно, нехотя проговорил он, опуская глаза. Развернул ладони, с непонятным интересом разглядывая правую, искалеченную когда-то кисть. — Просто поверь — через полгода тебе в наших землях ничего уже не будет угрожать.
Контрабандист помолчал. Постучал задумчиво пальцами по столу.
— Ну ладно… — с сомнением протянул он. Покосился на будущую пассажирку. — Ребята будут, конечно, не в восторге — баба на… простите, молодая госпожа! Дама на корабле — неприятностей выше мачты. Но… ладно. Вы тогда тоже рисковали. Отвезу.
— Тогда — не особо и рисковал, — с непонятной тоской пробормотал Альдир. Усмехнулся — бледной, измученной улыбкой; казалось — бескровные губы с трудом шевелятся, не желая складываться в столь простое движение. Покачал головой, успокаивая всё более мрачнеющего контрабантиста:
— Спасибо, Ивент. Я боялся, что ты не согласишься.
— Я вам кораблём обязан, молодой князь, — хмуро возразил тот. Взгляда от бледного лица Альдира он по-прежнему не отрывал, и увиденное, должно быть, нравилось ему всё меньше. — А может, что и жизнью. Отец ваш всегда… крут был на расправу. Как бы это я не согласился?
Альдир вздрогнул. Передёрнул плечами. Промолчал. Вместо него вновь заговорил Ивент.
— Плохи у вас дела, я смотрю… — хмуро протянул он, любуясь бледным картографом. — Князь голову-то вам не снимет, за… подобные чудачества?
Альдир дёрнулся. Сглотнул, запахнулся плотнее в плащ. Побледнеть сильнее было бы сложно; но в пляшущем свете коптилки показалось — именно это и сделал.
— Родному сыну-то? — прыгающими губами нервно усмехнулся он. И лишь теперь стало заметно, что он дрожит: крупной, с трудом сдерживаемой дрожью. Посмотрел на помрачневшего, с расширившимся глазами начавшего было привставать со своего табурета контрабандиста, поспешно мотнул головой. Засмеялся ломко, через силу.