А король уже согласно склонил голову, признавая правоту своего верного слуги.
— Это твоё право, кузен. Если его поступок действительно таков, как ты говоришь, я подтверждаю приговор.
Перевёл взгляд на приговорённого.
— Есть ли тебе что сказать в своё оправдание, юноша?
Миг молчания. Долгий, тягостный — один, второй, третий… Переглянулись удивлённо зрители, вскинул недоумённо густую бровь король, немым бешенством плеснуло на побагровевшее лицо князя Итилиенского…
…Медленно, словно преодолевая тяжесть непомерного груза, Альдир покачал головой. В глазах его стыла — тоска. Горький тяжёлый пепел, и случайно поймавшие этот взгляд вздрагивали, отворачивались, сглатывали тяжело, с недоумением пытаясь стряхнуть с себя тягостное болезненное оцепенение.
Шагнул вперёд, повинуясь спокойному голосу распорядителя, перехватил удобнее топор палач. Замерла толпа, подавшись вперёд в одном слитном порыве жадного любопытства. И ждали, ждали многие: не выдержит, закричит, взмолится о пощаде… судорожных бездумных попыток вырваться, вывернуться из-под падающей на шею смерти ждали. Многие ждали.
Не дождались. Лишь напряглись мучительно связанные тонкие руки, закаменели плечи…
…А он смотрел — смотрел жадно, отчаянно, словно ища кого-то среди чужих лиц: равнодушных, испуганных, любопытных, злорадных… Искал — и не находил.
И не было среди зрителей никого, кто мог разобрать: разочарование ли написано на белом, измученном лице? Облегчение?
…Не мог — а миг спустя это стало уже не нужно.
— Остановитесь! — молодой звонкий голос расколол тишину, и обернулись все, разом. А Карвин, расталкивая толпу, в несколько прыжков преодолел расстояние, отделяющее его от плахи — и отшатнулся палач, увидев что-то в яростных серых глазах. Отступил назад, опуская с готовностью топор, выдыхая с явным облегчением…
— С какой это поры в Гондоре несправедливо казнят по чьей-то прихоти?! — разнёсся по двору дрожащий от ярости голос.
— Придержи язык! — с холодным бешенством оборвал его князь, делая шаг вперёд. — Пока я не отправил тебя туда же, куда и твоего бесполезного брата!
— Бесполезного?..
Карвин рывком оглянулся. Злая опасная усмешка искривила обычно весёлое лицо. Потом губы дёрнулись в гримасе брезгливости; передёрнув плечами, он шагнул к плахе. Протянув руку, ободряюще стиснул плечо потрясённо глядящего на него Альдира. Улыбнулся — уже совсем иначе, мягко и успокаивающе. И поднял голову, бестрепетно встречая прищуренный, недобрый взгляд короля.
Сказал спокойно — лишь едва заметно подрагивал не то от волнения, не то от сдерживаемого с огромным трудом гнева, голос:
— Мой король, я прошу справедливости — у тебя, поскольку Князь Итилиена о ней, я вижу, забыл. Мой отец, должно быть, не рассказал тебе подробностей того, что назвал «предательством» — иначе, я уверен, твой приговор был бы совсем иным!
Толпа глухо ахнула — и рухнула тишина. Мёртвая, потрясённая… В первом ряду наливался кровью взбешённый, потерявший от ярости дар речи князь.
Неторопливо, жестом хищного кота, наблюдающего за обнаглевшей пичугой, король склонил голову. Улыбнулся холодно, поощрительно.
— Ты смел и дерзок, юноша. Что ж, продолжай, мне интересно послушать.
— Нет, ты не будешь говорить! — взорвался наконец князь. В несколько шагов достигнув сына, он сгрёб его за плечо и в бешенстве развернул к себе. — Я ещё узнаю, кто растрепал тебе то, что тебя не касалось, Карвин! А сейчас — засунь свой поганый язык туда, откуда тебе хватило глупости его вытащить, и ступай к зрителям, раз уж ты не захотел оценить моего милосердия!
Карвин зло дёрнул плечом, стряхивая руку отца. Ответить даже не подумал, просто не обращая на князя внимания, как мог бы не обращать на хватающую за ноги мелкую шавку. Обернулся вновь к королю, который и не подумал вмешаться: наблюдал с интересом, как забавное представление.
— Я готов говорить здесь, государь, или в любом другом месте, где ты прикажешь.
— Замолчи… — без голоса простонал картограф, безуспешно пытаясь поднять голову: в глазах был слепой, всепоглощающий ужас. Карвин только краем рта дёрнул. Крепче сжалась на обтянутом белой тканью плече мозолистая ладонь.
— Я готов говорить, — упрямо повторил он, не отводя взгляда от лица короля, — но мой отец прав: если причина казни брата станет известна, доброе имя наш род, боюсь, потеряет навсегда… И поверь — виноват в этом, — короткий ненавидящий взгляд на отца, — отнюдь не Альдир!