Он оглядел застывшую толпу, возвысил голос:
— Я чту волю своих венценосных предков, но и мужество тех, кто живёт на этой земле вместе со мной, не должно остаться без воздаяния! Сейчас не время проявлять жестокость, пусть и справедливую. Во имя благополучия рода, всегда служившего Гондору верой и правдой, я дарую жизнь картографу Альдиру, ныне не имеющему титула и родового имени.
Взглянув на белого от ярости князя, король покровительственно улыбнулся.
— Не сочти это за оскорбление, мой дорогой кузен. Ты вправе распоряжаться жизнь своих сыновей, но сейчас ты, боюсь, в праведном гневе готов лишиться обоих, а это — недальновидное решение.
Несколько мгновений казалось, что князь не сдержится, что гнев и оскорблённая гордость окажутся сильнее благоразумия и верности короне. Всего несколько мгновений. А потом гордый князь медленно, смиряя гнев, склонил голову.
— Твоя воля — закон для меня, государь. Пусть это ничтожество живёт, если мой единственный, — последнее слово он выделил с нажимом, ясно давая понять всем, что сын отныне действительно — единственный, — сын так дорожит его никчёмной жизнью. Пусть живёт — но не больше. Отныне я не желаю слышать его имени. Если тебе нужна его служба, забирай его, государь. Теперь же прошу дозволения удалиться, мне нужно найти нового картографа, перед наступлением ещё очень много работы.
И, не дожидаясь разрешения, он резко развернулся и чеканным шагом направился к калитке. Заступить ему дорогу никто не посмел. Короля же произошедшее, похоже, только позабавило: на его лице не было ни раздражения от незапланированной суматохи, ни озабоченности случившейся размолвкой с верным князем Итилиенским.
— Ты можешь оставить свой пост, доблестный рыцарь, — насмешливо посоветовал он, обращаясь к Карвину, без сил прижавшемуся щекой к макушке безучастного уже ко всему брата. — Эй, кто-нибудь, освободите мальчишку!
Двое воинов, не дожидаясь тюремных служек, бросились выполнять его приказание, а Карвин, соскользнув со спины брата, поспешно опустился перед ним на колени.
— Потерпи немного, — с острой жалостью шепнул он, пытаясь поймать измученный, наполненный какой-то непонятной, стылой тоской взгляд. Разве так должен выглядеть в последний мир помилованный человек? Разве не должно быть на его лице радости, разве может быть таким бледным, безжизненно-спокойным его лицо?
— Зря ты это сделал, — устало, безнадёжно выдохнул Альдир, не пытаясь даже повернуть головы к брату. — Пусть бы уже всё наконец закончилось…
Словно кипятком плеснули в лицо воину: вспыхнул, отшатнулся с гневом. Яростным румянцем процвело загорелое лицо:
— Пусть?! Да ты не в себе, братишка! Всё, довольно, не желаю больше говорить об этом. Ты можешь встать? Слышишь меня? Ну же, да кивни ты хотя бы, балрог бы тебя побрал…
Картограф медленно поднял и тут же опустил голову — то ли намечая тот самый «кивок», то ли просто не в состоянии найти в себе силы самостоятельно сойти с плахи, что должна была стать для него последним пристанищем. Безвольно упали вниз освобождённые руки. Выругавшись вполголоса, Карвин ухватил брата под мышки, рывком поставил его на ноги. Подхватил: ослабевшие колени подогнулись, и тот чуть было не упал на песок. Закинул бессильную кисть себе за плечо и, расталкивая яростным взглядом возбуждённо галдящую толпу, потащил едва переставляющего ноги картографа к выходу.
— Какая слепая преданность… — с тоской прошептал Альдир, не сразу осознав, что говорит — вслух. Лишь когда вспыхнули гневом глаза брата, а жёсткие пальцы стиснулись на плечах, встряхивая, впиваясь почти до боли, вздрогнул — и замолчал.
— Пусть и так, — сквозь зубы процедил Карвин. — Пусть слепая. Это моё право — решать, кому отдавать свою верность. Моё — не твоё. Я жду ответа, брат.
Альдир пошатнулся. Опустил голову, пытаясь сглотнуть тяжёлый комок в горле, пытаясь вспомнить, как говорить. Что — говорить, если говорить правду — нельзя?
Медленно поднял на брата глаза.
— Я отвечу… — тяжело, с трудом прорываясь сквозь паутину обморочного оцепенения, проговорил он. — Я отвечу… После того, как ты дашь мне слово: не защищать меня, если это будет угрожать — твоей жизни. Пообещай мне, что ты никогда не пойдёшь против воли своего короля и своего отца.
Карвин зашипел, как разъярённая рысь. Встряхнул брата за плечи. Впился взглядом ему в глаза, словно пытаясь найти в них, выцарапать, вырвать ответ — силой, если потребуется. Вздохнул медленно, с трудом усмиряя гнев.