Он осторожно высвободился из хватки гондорца. Тот не стал удерживать его, уронил бессильно руки, молча глядя на ханаттанайн. А тот уже распутывал тугую шнуровку, превращающую свободную харадскую тунику в подобие глухой, под горло, гондорской котты. Дёрнул плотный ворот, обнажая шею.
И Карвин потерянно отступил назад.
…Не каждый, кто способен наносить раны, умеет читать следы, что оставляют они на теле. Ещё меньше тех, кто может по застарелому шраму сказать, что за оружие оставило его. Карвин — умел. Впрочем, даже если бы не умел…
…знал — никогда не забудет, не сможет забыть: кровь в сухой пыли, стиснутые в последней муке белые губы, ровный, чистый срез — поперек шеи, на два пальца ниже подбородка…
Он пошатнулся. Сглотнул тяжело. Поднял глаза на очень спокойное лицо назгула.
— Кто ты?.. — выдохнул без голоса.
Тот помолчал.
— Две тысячи восьмидесятый год Второй Эпохи, — наконец глухо произнёс он, не отвечая на вопрос. — Первая Умбарская война. Альдир говорил, ты любил слушать его рассказы об истории Средиземья…
Карвин непонимающе смотрел на него. Спустя полминуты выдохнул судорожно:
— Денна, сын короля Нарана…
Тот молча кивнул. И, не говоря больше ни слова, принялся вновь зашнуровывать свою тунику.
— Значит, это — не просто легенды… — прошептал Карвин.
Южанин в ответ только пожал плечами. Гондорец устало опустил голову. Пнул сапогом оплавленный камень. Взглянул вновь на хмурого назгула, усмехнулся горько, болезненной кривой усмешкой.
— Альдир не воскреснет. Может, и к лучшему. Я вспомнил легенды. Не жалеешь, что взял у Врага кольцо… Денна, сын короля?
Тот прямо встретил его взгляд. Поймал — и удержал, и минуту спустя Карвин, не выдержав, вновь уронил голову.
— Тот, кого вы зовёте врагом, был щитом Ханатте, был — другом и учителем, — глухо проговорил, наконец, Денна. — Я жалею, Карвин. О многом. Но не о том, о чём думаешь ты. Да, твой брат не воскреснет. Ты прав — в этом его счастье. Я никому не желаю той участи, что выпала нам с братьями. Но и — никому не отдам своего права хранить. Альдир родится вновь, через год или через тысячу лет. Вы никогда больше не встретитесь, а если встретитесь — не узнаете друг друга. Но для него ещё будет и новая жизнь, и новая судьба, кто знает, быть может, более счастливая. У всех вас, способных радоваться солнцу и дождю, вкусу хлеба и объятьям женщины, приходящих в мир ненадолго, словно гости, она будет. Для того, кого вы называете «Врагом», не будет больше ничего.
Он резко отвернулся и, на ходу подзывая крылатого коня, зашагал прочь.
Обернулся вдруг через плечо.
— Он тоже считал, что одна жизнь — небольшая цена. На ваше счастье.
Солнце залило небо лавой, выгнулось, купая брюхо в огненном море, погрузилось медленно за кромку земли, постепенно превращая золото в багрец, а тот — в тёмный лиловый пурпур. Погасло медленно, неохотно. Карвин молча следил, как умирает солнце, и простая походная фляга в руке становилась всё легче. И рассыпались алмазы по чёрному бархату, и бледным тусклым серебром блеснула ущербная, сочувственно глядящая луна… А он всё сидел, не вставая с нагретого солнцем обломка стены, не отводя взгляда, раз за разом прикладываясь к узкому горлышку. И терпкая кровь виноградной лозы была — холодом подземных ключей.
Когда ещё одна тень — невысокая, тонкая, словно сама сотканная из звёздного света — выступила из вязкого сумрака, гондорец даже не потянулся за мечом. Поднял голову, без интереса посмотрел на пришельца — и вновь приложился к почти пустой уже фляге.
— Отойди, пейзаж заслоняешь, — почти не заплетающимся голосом попросил он. — Или ты меня убить пришёл? Погоди, сейчас меч найду…
Призрак — или нет, просто очень бледный юноша с седыми, кажущимися серебряными в зыбком свете волосами — покачал головой. Горько, через силу улыбнулся.
— Нет, что ты… Почему ты всё ещё здесь? Люди боятся Тай-арн Орэ.
— Нда? — ядовито протянул гондорец. — Надо же, странно как — чего бы это им боятся проклятых руин, где когда-то жили живые мертвецы, да и сейчас кто попало по ночам шляется? Тебе-то самому хоть двадцать лет есть? Родители знают, что ты по заколдованным развалинам бродишь?
— Двадцать? Да… двадцать как раз есть, — невесело откликнулся юноша.
Карвин вытаращился на него, даже слегка протрезвев.
— Что? Погоди-погоди… Так ты не?.. Ты кто вообще такой, парень?! Откуда взялся?
— Я… — смешался пришелец. Он так и стоял перед ним, по-прежнему загораживая вид на восходящую луну, и казался сейчас даже младше озвученного возраста. Теребил бессознательно тугой ворот своей чёрной туники, словно та мешала ему дышать. — Прости, я не хотел тебя запутывать. Мне действительно двадцать, но это не…