Тряхнул головой и пояснил уже твёрже, тихо и печально:
— Я пришёл сюда в середине второй эпохи, — вздохнул тяжело, оглянулся с тоской, — тогда это были не развалины… Музыка ветра и пламени, застывшая в камне, воплощённая древняя сказка. Люди запада не видели даже сотой части его красоты — последние годы это была военная крепость…
Он замолчал неловко, глядя на растерянного гондорца. Тот смотрел на него не как на привидение даже — как на порождение похмельного бреда. А может, и впрямь считал таковым, кто разберёт. Тряс головой, разглядывая тонкие, не эльфийские, но и не человеческие как будто, черты лица, кривился озадаченно.
…Дивное видение же тем временем всё-таки шагнуло в сторону, хотя целенаправленно надирающийся воин о просьбе не заслонять пейзаж явно уже позабыл. Подошёл к обломку стены, блестящему в лунном свете маслянистым антрацитовым сколом. Опустил на миг густые ресницы; дрогнуло в мимолётной гримасе боли юное лицо. Тонкие пальцы скользнули, едва касаясь, по закопчённому обломку — так мог бы провести по щеке статуи, по гобелену с дорогими лицами…
Гондорец, наконец, сложил два и два. Озадачено вскинутые брови расслабленно вернулись на место, он удовлетворённо глотнул из фляжки. Отдышался. Кивнул собственным мыслям.
— Назгул? — с мрачной иронией поинтересовался у пришельца. Прозвучало почти как оскорбление; по крайней мере, звучало именно с той, характерной, интонацией. Тот не обиделся. Оглянулся через плечо, кивнул серьёзно. Гондорец хмыкнул ещё раз.
— Кольцо покажи.
Вот теперь пришелец все-таки удивился. Обернулся, глядя растеряно на гондорца… на флягу в его руке… на меч, небрежно опёртый о камень рядом… В светлых, словно сотканных из звёздного света, глазах плескалась растерянность, и казался он совсем юным — юным и до беспомощности хрупким.
…Был ли таковым — на самом деле?..
Поколебавшись, он молча протянул вперёд праву руку. Лишь на миг блеснул на пальце тонкий перстень: светлая сталь безо всяких узоров, мерцающая в тёмной глубине камня девятилучевая звезда… Блеснул — и исчез. А он опустил руку, смотрел на гондорца выжидательно, серьёзно. Только запахнулся, неожиданно зябким движением, в свой плащ, сам становясь мазком мглы на фоне чернильного неба.
— Назгул, — равнодушно подытожил воин. И вдруг разразился протяжным, злым хохотом, переполненным какой-то звериной, безнадёжной тоской. — Ну что за жизнь! Целая толпа назгулов вокруг — и ни одна сволочь не хочет убить! Ладно, балрог с тобой, назгул так назгул. Садись, выпей со мной, что ли…
И, резко оборвав смех, махнул зажатой в руке флягой на камень рядом. Подтянул к себе прислоненный к камню меч, но из ножен вытаскивать не стал: бросил под ноги, поближе к себе. Несмотря на развязный тон и не вполне твёрдые движения, пьяным он не казался. Трезвым, впрочем, тоже.
А чёрный признак, который не был ни призраком, ни даже чёрным, действительно подошёл, опустился рядом на антрацитовый обломок. Поморщился едва заметно, но флягу все-таки взял. Жидкости в ней оставалось хорошо если четверть. Пригубил нехотя.
— Как зовут-то? — устало, без особого интереса спросил Карвин, дождавшись, пока назгул вернёт ему флягу.
— Элвир, — просто, безо всякой рисовки, откликнулся тот. Гондорец ядовито прищурился:
— И всё? А как же все эти ваши… Девять воителей и королей? С воителем я сегодня уже общался, хорошо сохранился за семь тысяч лет. Короля-Чародея Белая Дева на голову укоротила. А вы сами, кстати, вроде как должны были сгореть в Ородруине, но горелым ты не выглядишь, так что балроги с вашей непонятно-когда-кончиной. А с прозвищем вот как? Есть, или не досталось?
Элвир вздохнул. Непонятно вздохнул — то ли расстроенно, то ли раздражённо. Помолчал.
— Пусть будет… Король-Звездочёт.
— Ага… — равнодушно согласился Карвин. — Пусть будет. Ещё один король. Ну ты уж извини, вставать кланяться не буду. Пей, король. Дрянь вино, ну да балрог с ним. Пей, отметим подписание перемирия. В Ханатте радость — войны не будет, в Гондоре радость — казнили предателя. Все счастливы. Ну пей, чего ты смотришь? Нет? Тогда отдай сюда…
Медленно стелились по выжженной равнине зыбкие бесплотные тени. Кто заметит ещё две, сидящие бок о бок на осколках рухнувшей антрацитовой башни? Кто поймёт, что блестит в лунном свете: призрачные светильники, звёзды мёртвых — или слёзы? Кто поймёт…