Что ж, ему не привыкать к войне.
Он вновь медленно разжимает ладонь. Поднимающийся снизу жар подсвечивает руку алым, пробивается тусклым светом между пальцами. До края — всего один шаг.
…Всего один шаг — до спасения или всеобщей гибели?..
«Попробуй», — смеется Замысел, — «Уничтожь Его, брось его в пылающие недра Арды, дай пламени земному разорвать цепи, сковавшие Пустоту. Дай Ей — Той, что сумела взять однажды даже жизнь твоего создателя, той, что была прежде Арды и будет после — дай Ей свободу. Это не будет моей победой — но и твоей не станет, и жертва твоего творца, твоего учителя, твоего отца станет напрасной.»
На миг соблазн становится невыносимым. Один шаг — вперед, к самому краю. Короткий замах… Даже если дрогнет рука, поздно будет пытаться что-то изменить. Куда бы не полетела ненавистная драгоценность, огненного зева Ородруина ей не миновать.
«Ты простишь?» — молча спрашивает он, сам не зная, чего ждет — ответа, озарения, предчувствия? Арта не отвечает. Никогда не отвечала — ему.
А он уже понимает, чувствует: даже если Арта простит, не простит — он сам.
Тано не простит.
А ведь так легко… Всего одно движение. Разве кто-нибудь знает, что будет тогда? Ллах’Айни однажды смогли прогнать воплощенную Пустоту — там, на стылом побережье Ламот. Ничего еще не окончено. Есть меч-Сила, есть духи подземного огня, только позвать: в Арте всего лишь станет еще одной мерзкой многолапой тварью больше.
Так просто…
Почему предательство обычно оказывается самым легким из всех путей?
Он знает — этого не будет. С этой силой, сыто свернувшейся внутри тонкого золотого ободка, не справиться ни ему, ни драконам, ни Ллах’айни, даже окажись они здесь все, в зените своей силы, когда мир был юн, а воплощенные Мелькором духи стихий — почти всемогущи.
А тонкий золотой ободок на ладони завораживает, притягивает взгляд, зовет коснуться его… Взять в пальцы… Ощутить холодную гладкость идеально отшлифованного металла… Надеть на палец… Надеть… Надеть… Надеть…
— Нет! — Гортхауэр, словно пробуждаясь от морока, отшатывается. Дрогнувшей рукой проводит по лицу. Это было близко. Слишком. Он опускает взгляд на проклятую драгоценность. Совсем безобидное. Тонкая полоска золота, совершенные, без единой лишней линии, формы, идеально вышлифованная поверхность.
Губы стягивает в злой усмешке. Нет, Единый, ты ошибся… Не будет у твоего творения хозяина, не будет и рабов. Пусть ему не под силу уничтожить Пустоту, заключённую в золотой безупречности Кольца Всевластья; но не позволить ему завладеть душами смертных и бессмертных в его воле.
Показалось? Словно издевательский смех ударил в виски, сдавил, сжал голову раскалённым обручем.
«Попробуй, дерзкий Майа» — казалось, слышалось ему в сиянии заклятого металла. — Ты думаешь, что тебе, песчинке в бесконечности, под силу справиться с Моей волей?
«В этом наше отличие, — с ожесточением понимает Ортхэннер. — В этом наше отличие, Единый. Ты не сомневаешься в своей победе. Для тебя это только игра. Тысячелетием раньше, тысячелетием позже… Я знаю, что не смогу победить. Ты всегда будешь сильнее — ты, Исток, Первопричина. Но у нас — у меня, у Мелькора, у всех, кто погиб у стен Твердыни и кто еще только готовится родиться, чтобы умереть за свою землю — у нас есть то, чего нет и никогда не было у тебя. Чего ты даже не способен понять. Нам есть, за что умирать. Однажды я паду — как пал когда-то Тано. Но вместо меня придет кто-то другой. Кто-то, кто не испугается восстать против твоей воли, кто возьмет на себя очередное твое проклятие, унесет с собой зерно Замысла. Кто не испугается славы „темного властелина“. И — однажды — собственной кровью купит у Судьбы еще год, век или тысячелетие жизни для Арты. Ты сам загнал себя в ловушку, Единый. Ты думал, что сковал нас цепями Предопределения — но на деле, ты сковал себя. Тебе не победить.
Никогда.
А цена… У свободы она всегда есть. Кто сказал, что она может быть слишком высока?»
А кольцо давит, давит так, словно — целую гору пытаешься удержать в горсти. И стягивает, выламывает виски невидимый раскалённый обруч.
«Тебе не обмануть судьбу, дерзкий Майа, творение, возомнившее себя свободным.», — издевается Замысел, — «Ты страшишься подчинить себе Кольцо. Уже поэтому ты — проиграл. Оставь Кольцо бесхозным. Спрячь Его, скрой от чужих глаз, запри в самых глубоких подземельях — даже и тогда не одолеть тебе Его силы. И будет оно отравлять сердца и души смертных и бессмертных, и станет будить в них самые низменные желания, подавляя волю, лишая сочувствия и милосердия, пока не останется лишь пустая, сухая оболочка — идеальное хранилище для чужой силы. Моей силы. Выбрось Единое Кольцо — и, рано или поздно, каждое разумное существо в смертных землях станет проводником Моей воли.»