…Он знает: если для того, чтобы получить шанс спасти свой народ, нужно будет встать на колени — встанет. «Рабом тебе буду — только помоги!»
«Ты говорил, что будь у тебя меч…» — стальной клинок глухо звенит по утоптанному песку ристалища. — «У тебя он есть. Бей.»
Кхамул не умеет ещё смирять гордость. Прощать оскорблений — не умеет. Клинок хорош: полтора локтя остро заточенной стали — легко пляшущая в руке среброкрылая птица…
…А песок был горячим и острым, и солёные капли, текущие по лицу, быстро стали алыми, и обтянутая чёрной кожей рукоять все сильнее скользила в слабеющей ладони…
Он думал, что умеет — ненавидеть. До того момента, когда песок скрипнул под ладонями, в очередной раз отпуская из своих горячих объятий, когда заволокло красным глаза, а сверкающая лента клинка превратилась в смазанный стальной полукруг…
…Потом, позже, он поймёт, что хотел сделать, что — и за что. Поймёт — и ненависть неловко будет топтаться поодаль, не смея подойти, не решаясь отодвинуть в сторону липкий холодок осознания и беспомощное тоскливое презрение к себе.
Потом. Когда вспомнит, как дышать.
А тогда он просто корчился на горячем песке — раздавленная тележным колесом змея, дикий глупый зверёныш, бросившийся на матёрого волка и теперь скулящий с перебитым хребтом…
Он думал, что умеет ненавидеть…
«Вставай», — сказал ему Аргор. Сказал — и не было в голосе ни злорадства, ни насмешки, ни даже презрения. И от этого ядовитый огонь оскорблённой гордости ярился ещё мучительней. Злорадство можно принять — и использовать против врага, как используют неразумно брошенное в противника копьё. Презрение — пропустить мимо себя, как речной камыш пропускает пришедшую с моря волну; пропустить — и стать ещё немного, на самую крупицу, на толику застрявшего в густом тростнике песка, сильнее. На насмешку можно ответить — Кхамул, сын короля, хорошо, очень хорошо научился этому: ответить так, чтобы безвозвратно превратить оскорбителя во врага, или так, чтобы насмешник, сам не заметив, стал добрым другом, или просто отшутиться — мимолётно и безобидно, забыв спустя миг…
Чем ответить — на пустоту, на равнодушие, в котором нет даже самого равнодушия, ибо то, в чём есть хоть что-то, уже — не пустота?
«Вставай», — сказал ему человек, которого он ненавидел — с первой встречи, с первой высокомерной насмешливой усмешки, сверкнувшей в холодных серых глазах. Он не мог. Разве можно встать — с раздробленными костями, с отбитым нутром? Он не мог…
…А над выжженной ладонью Злого Плоскогорья всходило солнце. Жаркое белое солнце ещё одного дня, неуловимой песчинкой просеивающегося сквозь пальцы, бессильные удержать надвигающуюся смерть.
«Вставай» — сказал ему Аргор. В серых глазах стыл лёд движущегося к сердцу клинка. Клинка, который был так нужен ему, чтобы остановить рушащуюся на родную страну смерть. «Вставай». И Кхамул встал. И ещё раз. И ещё. И ещё, раз за разом. Встал; потому что те, кто остались лежать — мертвы. Как отец. Как все те, что пали жертвой Безымянного Ужаса.
Потому что ему — ещё — нельзя было умирать.
«Вставай».
И он вставал — вновь и вновь, вопреки всему, не зная, не помня уже: жив ли он ещё? Нет?
…А потом белое косматое солнце заслонило всё небо, расплавленным оловом залило глаза — переливаясь через край, пузырясь в бессильно содрогающемся теле, заполняя собой весь мир…
Потом была осторожная жёсткая на лбу. Ледяной ожог стального кольца, такого же невыносимо холодного, как поднявшие его с песка руки.
И спасительная, ласкающая прохладой темнота.
…Лишь потом, много позже, когда останется за спиной мёртвый белый город без теней, когда превратятся в грубые рубцы раны, что бесплодно пытались исцелить лучшие целители, когда привыкнет говорить «брат» — тому, когда кого-то мечтал убить, растерзать за бесконечные унижения…
…лишь тогда, вспомнив три мучительных года, он поймёт: Аргор был прав. Прав, отказав измождённому, едва живому страннику в отдыхе, дав — лишь одну ночь, которой он и не ощутил, просто провалился в омут сна, так и не сумев потом вспомнить: сам ли дошёл до отведённых ему покоев? Отнёс ли кто?
«Ты назвал себя воином. Докажи.»
Аргор был прав, не пытаясь — объяснять, не пытаясь учить: просто выбивая, раз за разом, бесстрастно и безжалостно, из дерзкого мальчишки сперва спесь, потом — гордыню, а потом, казалось, и саму жизнь.