Маг вздрогнул. Встряхнул головой, словно пытаясь отогнать давнее, горькое: пляшущие вокруг хрупкого тела языки пламени, безжизненное юное лицо, слепо запрокинутое к небу, и шелестом ломающегося под снегом камыша — измученный голос: «я хочу, чтобы они… умирали долго».
Только вот некому больше было взять за плечи, встряхнуть, вырывая из страшного неживого забытья, вернуть обратно — в мир, полный горя и боли, в мир, живой и страдающий, хрупкий и изменчивый мир… В мир, которому нужен был — Король-Надежда.
…И Ушедший Король давно ставшей прахом страны не знал, хватит ли сил — заменить его: того, кому замены, за все прошедшие века, не было — и не могло быть.
Маг прерывисто втянул воздух сквозь сведённые спазмом губы. И понял, что молчать дальше — нельзя.
— Элвир, — беспомощно прошептал он. — Если хочешь искать чью-то вину — вини и меня тоже. Только не надо, слышишь, не надо — так!
Элвир не ответил. Слышал ли обращённые к нему слова? Маг стиснул зубы. Что он мог сказать сейчас? «Ты не виноват»? Какая теперь разница… «Ты не мог знать, что Соото ударит в спину»? Разве — не мог? «Аргор не хотел бы, чтобы ты…»
И не хватает, мучительно не хватает воздуха, такого холодного, такого твёрдого, словно лунный свет стал — ломким острым хрусталём…
Что он мог сказать?! Не слова — пустые ломкие ракушки на морском берегу, бессильные и лживые слова. Виноват — как и сам он, Маг, как каждый из них: не успевших, не разгадавших такой простой ловушки, забывших, переставших думать о давно пропавшем из виду, притихшем эллери. Мог, должен был знать — ядовитый скорпион, затаившаяся в песке змея: почему они опять, раз за разом, попадают в одну и ту же ловушку, почему приписывают честь тем, для кого это слово — пустой звук?! Аргор не хотел бы — и не позволил бы. Только Аргор мёртв, мёртв бесповоротно, и отныне — теперь уже навсегда. Чудес не бывает; но самое страшное, самое непоправимое — они не случаются дважды. И им двоим — тем, на кого было израсходовано так необходимое Аргору чудо — никогда уже не избавиться от мучительного, тягостно беспомощного чувства вины: «почему я?..»
…Слов — не было.
Но и молчать было нельзя.
— Ты не виноват… — еле слышно проговорил он. И — ещё раньше, чем отзвучал в гулкой тишине его голос, понял: ошибся. Плечо Элвира под рукой Мага вздрогнуло — едва заметно, словно от боли. Застыло вновь — каменной, спазматической неподвижностью. Маг стиснул зубы.
— Неужели ты не понимаешь? — с мукой выдохнул он. — Почему ты винишь себя — себя?!! Меня — не винишь? Вижу, не винишь. Почему тогда не хочешь простить себя? Элвир, с любым из нас могло случиться так — с любым, слышишь?
Элвир медленно поднял голову. Долго, очень долго смотрел на побратима. Смотрел — словно не узнавая. Словно забыл, забыл и вспоминал с трудом, через силу, значение слов, не в силах понять, что ему сказали. И страшным был его пустой, словно стылым пеплом присыпанный взгляд: выжженная пустошь свежей тризны, схватившаяся ледяная корка на всегда живой поверхности исцеляющих вод…
Спустя несколько бесконечных мучительных мгновений в его глазах шевельнулось что-то живое. Дрогнули, словно с трудом преодолевая сковавший их смертный холод, губы.
— Я взял оружие в руки, чтобы убить, — мёртвым голосом сказал он. — Не во имя милосердия. Не во имя справедливости. Ради мести. Простить?..
И — кровавым комком застыле в горле у Мага слова, и не было сил остановить страшную эту исповедь. Права крикнуть — «остановись, хватит, зачем ты?!.» — не было.
А Элвир улыбнулся — дрожащей, горькой, тяжёлой — незнакомой — улыбкой. И голос его был — шелест стылой позёмки в мёртвой траве:
— Я подвёл вас всех, — короткая болезненная гримаса на юном лице; дрогнули вцепившиеся в край каменного ложа пальцы, и не поймёшь: стиснуть ли хотел непослушные дрожащие руки в кулаки, прикоснуться ли к безжизненной холодной ладони Короля?.. И прерывистый вздох кажется предсмертным. — А расплатился — Аргор…
Кричит, умирая, тишина в зале, и немой стон безысходной — не унявшейся за полтора тысячелетия — боли слепой чёрной птицей мечется под высокими сводами. И молчит, захлебнувшись бессильными словами утешения, Ушедший Король давно погибшей страны…
Менестрель
…Правда, есть ещё один Палантир — тот, что государь Элессар привёз из Ортханка. Но о нём и вовсе лучше забыть.
Как же, позволят ему, держи карман шире! А что, это было бы даже смешно: прийти и сказать — «Государь, позволь посмотреть в твой Палантир, мне узнать кое-что надо…» Вот его величество смеяться будет! Пришёл оборванец, никто и звать никак, и начал просить допустить к государственной реликвии…