Не умел — ещё.
Но он учился.
…Зыбко покачиваются носилки, медленно плывут над головой редкие облака. Король смотрит в пустое блёклое небо: нет сил закрыть глаза. Тяжелое, вязкое оцепенение сковывает тело, окутывает мутным туманом разум.
Победил. Безымянный Ужас ушел.
Надолго?
Навсегда?
Он не знает ответа. И не знает, где взять силы, чтобы задать вопрос. Потянуться мыслью по натянутой струне связи, прикоснуться к знакомому сознанию…
Бой окончен.
Жизнь тоже.
Все выполнено.
«Не все…» — тихий, хорошо знакомый голос, шелестом ветра в тростнике. И нет сил откликнуться. Спросить: «что еще?».
Но Учитель понимает и без слов.
«Нельзя умирать… Сейчас — нельзя… Борись.»
Медленно сочится кровь сквозь тугие повязки.
И нет сил спросить: «как?..»
Молчит голос в голове. Сырой туман затягивает сознание, и медленно гаснет белесое злое солнце в вышине…
Мерно хрустит под копытами коней черная галька Злого Плоскогорья.
Страх. Хищная когтистая птица, от нее нет спасения. Сердце сбоит в кривых отравленных когтях.
«Стрела… стрела стражей… мой отец…»
«Она не остановит то, что спит в тебе. Ты вышел за Грань и вернулся. Ты стал сильнее… и Она тоже — вместе с тобой.»
«Значит, я проиграл.»
Сил нет уже ни на что. Отчаяние — черное, безнадежное. Наваливается подушкой ночного душителя, придавливает оглушающей тяжестью, лишает воли.
«Что я могу сделать? Жизнь уходит… Я — всего лишь человек…»
Ему кажется, что он спрашивает — но на самом деле, только думает. Даже осанвэ теперь требует слишком много сил. Столько, сколько уже не осталось в израненном теле.
И все-таки, Учитель каким-то образом слышит.
Или — угадывает вопрос.
«Я помогу…» — тихий шепот в сознании. «Удержу… не смогу исцелить. Но удержу по эту сторону — до времени. Если ты готов…»
Ему казалось — все страхи остались в прошлом. Чего может бояться живой мертвец, у которого остаток жизни уместится в сотню вздохов?
Ошибался.
Цепенеющее тело прошивает озноба. Незаданный вопрос гаснет в сознании. Не нужно. Пусть лучше… так.
Ему кажется, он знает ответ.
И ошибается.
«До начала нового круга», — тихо, с сочувствием произносит Саурон в его сознании. Магу кажется, что он почти чувствует мягкое прикосновение ладони ко лбу. — «Когда солнце умрет и вновь родится, я отпущу тебя. Тварь сильна — но есть дни, когда вы, живущие на Арте — сильнее…»
…Мать с волнением и надеждой склоняется над лежащим в забытьи королем: бескровные губы неожиданно вздрагивают в слабой, облегченной улыбке. Хмуро переглядываются лекари. Дурной признак… Смерть уже у изголовья.
— Королева, пойдемте… — осторожно прикасается к ее плечу один из целителей.
— Нет… Нет, не нужно… я останусь с ним. Ему лучше, разве вы не видите?
Лекари отводят глаза. А она не верит, не хочет верить…
— Вы же видите, он улыбается… Ему лучше!
— Госпожа… — южанин молод. Для лекаря. Он еще не привык говорить такое — в лицо матери… Он не знает, как объяснить.
И вместо него говорит пожилой жрец.
— Будь сильной, Королева. Твой сын уходит на ту сторону неба.
— Нет…
…А молодой король — седой мальчишка с выцветшими до белизны губами — слабо улыбается сквозь бред чему-то, чего никто, кроме него, не слышит.
Он спешил. Исхудавшее тело на его руках казалось совсем невесомым, и слабое, прерывистое дыхание, казалось, вот-вот иссякнет вовсе.
…Он сам не смог бы объяснить, почему — плоскогорье, почему именно сюда позвало его что-то более древнее, чем память. И, лишь ступив на заснеженную каменистую пустошь, вдруг понял, словно кто-то шепнул ему на ухо: это произошло здесь. Здесь король страны Ана боролся с Безымянным Ужасом.
Здесь всё началось. И здесь должно было закончиться. Маг отдал своей земле всё, что у него было. И — чувствовал Аргор — земля не забыла принесённой жертвы. Она поможет ему вернуться.
Король-Чародей, сам не зная, что ищет, сделал несколько шагов, почти не ощущая веса исхудавшего тела на своих руках. Шаг, ещё, и ещё… Крылатый конь тихо фыркал в темноте, потряхивая гривой. Ночь вставала вокруг: бездонная, древняя, хранящая в своей мерцающей глубине голоса тех, что ушли. И ему самому казалось: незримые руки поддерживают их двоих, направляют, указывают путь…
И вдруг, словно кто-то мягко толкнул его в грудь. Да. Вот теперь он на месте. Небольшой, всего десяток локтей в поперечнике, круг из торчащих сквозь снег покосившихся прутьев омелы. Крови не видно: скрыта под снегом. Но разве это имеет значение? Осенние дожди не смыли её, и — чувствовал нуменорец — следы страшной битвы никогда не сотрутся с этих камней.