Так и будет — внезапно болезненной вспышкой понимает Ортхэннер. Зерно судьбы. Вновь, как два тысячелетия назад, Предопределение пришло в мир. Значит, вновь война, смерть, ненависть… Неизбежно.
Сколько их — тех, кто действительно сможет подчинить себе хотя бы крошечную толику заключенной в Кольце силы? Кто из тех, кто живет в Средиземье, сумеет стать проводником воли Единого? Десяток? Сотня? Неважно. Даже попав в руки слабейшего, рано или поздно безупречное орудие Замысла найдет того, кто сможет превратить Арту в подобие Валинора. Прекрасное, идеальное…
Мертвое.
— Энгъе! — он произносит это вслух, и в первый момент сам не узнает своего голоса. В горячем, дрожащем воздухе Ородруина с шипением плавится тяжелый, безжалостный лед ненависти. — Ни-ког-да.
Властелина у этого кольца не будет. Никогда. Но хранитель быть обязан.
Какая ирония! Хранить то, что ненавидишь всем своим существом…
Тебе весело, Единый? Любишь такие игры? Я знаю, однажды и ко мне придут мои Берен и Лютиэнь, очередные несчастные игрушки Судьбы. Но до тех пор я буду делать все, чтобы творение Келебримбера не причиняло вреда ни смертным, ни бессмертным. Я не сдамся. И мы еще посмотрим, кто одержит вверх.
Он встряхивает головой, почти не замечая, что делает. Тупая, глухая боль, сродни жажде, рвет на части, гасит рассудок. И кажется — так просто: подставить палец, позволить воплощённому Порядку скользнуть на положенное ему место… Кто, как не он, Гортхауэр, ученик самого великого из Валар, сможет овладеть этой мощью, направить её во благо Арты? Во благо Его — того, о чьем спасении не переставал думать все эти тысячелетия. Так просто — всего лишь надеть Кольцо… Он не будет Властелином, не будет завоевателем, нет! Замысел будет бессилен. Всего один-единственный приказ…
Невидимые раскалённые тиски терзают голову, и яростным, оглушающим набатом гремит яростное, умоляющее, беспощадно-простое:
«Сделай это, верни его, ведь сейчас — впервые за безнадёжные, бесконечные, ненавистные столетия ты можешь это сделать! Ты, считавший его учителем, ты, лишь в самых дерзких мыслях, лишь наедине с собой, осмеливающийся называть его — отцом: неужели ты оставишь его страдать там, в вечной пустоте? Неужели предашь его — вновь? Воспользуйся силой Кольца! Спаси своего создателя. Лишь один приказ — и закроются неисцелимые раны, и рассыплются прахом тяжкие оковы, и возрождёнными звёздами засияют зрячие глаза. Воспользуйся своей властью, Повелитель Кольца!»
— Никогда, — тихо, жёстко, с яростной решимостью, произносит он. Опускает глаза: золотая нить кольца сияет ярче огненных недр Ородруина, зовет, уговаривает, нашёптывает… Он стискивает кулак — тонкий ободок раскалённой каплей впивается в ладонь — и гаснет видение.
— Никогда.
…Потому что, вернув Тано — так, он предаст и его, и все, ради чего он боролся. Всемогущая золотая безделушка не может дать ничего, что действительно было бы нужно ему. Только — разрушить мир, каждая песчинка, каждая живая душа которого — часть Мелькора.
«Как тебе это, Единый? Тебе нечего мне предложить. Все, что ты можешь дать, не стоит ни одного мгновения ставшего пеплом Лаан Гэлломэ. Ни одной улыбки Тано. Ни одной капли крови, пролитой ради Арты. Попробуй меня подчинить.»
— Попробуй, — с ненавистью повторяет он вслух. Разжимает кулак; золотой ободок призывно мерцает на ладони. Прекрасный, совершенный. Пустой, как и посулы, которые бесплотный голос все еще шепчет в его сознании. На миг, заслоняя равнодушное золотое сияние, вспыхивает иное: чистый свет морозного утра, комок снега в тонкой ладони — еще здоровой, еще без ожогов и проклятых цепей… Шальной, бесконечно счастливый взгляд — ярче самых близких звезд. Щемящее чувство в груди, которому еще нет названия…
«Этого ты не сможешь отнять, Единый.
Это ты ничем не сможешь заменить.
Попробуй, подчини меня.»
Он знает, что сейчас будет. И знает, что выдержит. За его спиной — давно отзвучавший смех, тепло огня в очаге, тихие напевы к’ъелин. За ним, самой прочной опорой — теплый свет глаз, погасших полторы тысячи лет назад.
…Ортхэннер улыбается. По-настоящему, светло и безмятежно. Это почему-то кажется сейчас очень важным: унести с собой ту чистую, ничем незамутненную радость зари мира.
Он глубоко вдыхает. И медленно, не позволяя себе передумать, надевает на палец Кольцо.