Аргор помолчал. Поколебавшись, протянул руку, сжал пальцами тонкое плечо.
— Элвир, позволь мне помочь.
Тот судорожно вздохнул. Сжался, словно тяжёлая ладонь обожгла сквозь одежду. Но — не отстранился, только головой мотнул — коротко, резко.
— Нет. Ты не сможешь помочь, брат! Никто не сможет.
Аргор стиснул зубы: чужая боль била даже сквозь упрямо возводимые Звездочётом мысленные барьеры. Тяжело опустил веки, признавая уже собственное бессилие:
— Но я могу…
Замолчал на полуслове: Элвир вскинул голову, и огромного труда стоило — не отшатнуться, не отступить прочь. Глаза — бездонные провалы расширенного в агонии зрачка, звёздные озёра, до краёв переполненные мукой и отчаянной яростной решимостью.
— Забрать боль, как Учитель? Знаю! — упрямство и бессильная горечь — стынет в каждом слове, плавится в холодном огне гордости, и не битым стеклом отчаяния — сталью клинка звенит юный голос. — Нет, брат мой, прошу, не смей! Я не хочу — так. Это мой путь. Разве был легче твой, или Мага?
— Страшно… — выдыхает с беспомощной горечью Элвир, спустя минуту — или вечность? — спустя. — Я знаю, вернуться хватит сил. Не имею права не вернуться, а значит — смогу. Должен. Но страшно, как же страшно, брат мой…
Он нашёл Элвира в «…». Странник сидел в самом углу, сгорбившись над исходящей паром чашей. Грел руки о крутые бока, и даже издалека было видно: тонкие ладони трясутся, как в лихорадке. Колыхается, чуть не выплёскиваясь, тёмное, распространяющее острый пряный аромат, варево…
Заслышав его шаги, поднял голову — и Аргор замер, разглядев, наконец, глаза юноши: потемневшие, с дурманно-обморочной чернотой зрачка — на всю радужку. Смертельно спокойные, переполненные чудовищной усталостью глаза.
И вопрос умер на онемевших губах, так и не родившись. Понял, в один миг, что происходит. Что позвало его в Тай-арн-Орэ, что давило, нависшей грозой, на сердце все эти дни…
Элвир через силу улыбнулся в знак приветствия. И вновь опустил голову.
— Сегодня… — еле слышно прошелестел его голос. И Аргор невольно вздрогнул, расслышав в этом коротком слове отзвук обречённой решимости. Он тяжело прикрыл глаза. Не нужно было даже прислушиваться к Связи, чтобы ощутить боль, терзающую Элвира. Боль — и страх.
Он резко шагнул к Страннику, сжал его плечи, и тот невольно содрогнулся, словно холод рук нуменорца обжёг его даже сквозь плотную ткань плаща.
— Ты уверен?
Элвир, не поднимая глаз, молча кивнул. И, передёрнувшись, поспешно поднёс к губам чашу. Глухо застучали зубы о деревянный край: руки тряслись так, что проще было расплескать, чем выпить. Закашлялся, морщась болезненно. Ноздри Аргора тревожно дрогнули, запоздало узнавая в горьком аромате травы, знакомые ему по жизни в Ханатте. Жреческий отвар, помогающий по много дней обходиться без сна — но взамен приносящий болезненное обострение всех чувств и укорачивающее жизнь.
— Зачем тебе это зелье? — спросил хмуро. Элвир зябко поёжился. Ничего не ответил. И Аргор, поколебавшись, сильнее сжал его плечи, встряхнул осторожно, заставляя взглянуть на себя. Повторил настойчиво:
— Что ты задумал, Элвир? Это отрава, яд — не лекарство. Зачем ты так мучаешь себя?
Элвир неохотно поднял на него глаза. Улыбнулся виновато, через силу.
— Не отрава, нет… Не в таком количестве. Мне нельзя сейчас засыпать: я чувствую, если усну — уже не очнусь. Нет. Я должен быть в сознании, когда… Когда придёт мой час. Иначе, боюсь, не справлюсь…
Аргор стиснул зубы. В голосе юного Странника звучала горькая, усталая убеждённость. И Король каким-то глубинным чувством осознал: он прав. Чужая сила, что жила в нём, не позволит ему шагнуть в смерть в полном сознании. Даже не прислушиваясь, он чувствовал бессильную злобу той потусторонней твари, что свила себе гнездо под сердцем Элвира.
…Тай-арн Орэ — часть собственного сознания. Он не гадал, не пытался почувствовать, куда идти: можно ли ошибиться, когда заживо отрезают руку, когда.
Он чувствовал его боль — как свою. Знал — где.
…и поэтому замер поражённо, столкнувшись на самом пороге — с Аргором.
Дрогнули слипшиеся ресницы. Затуманенные от боли омуты глаз — бездонные, тёмные провалы зрачка. Измученная — благодарная — улыбка на искусанных губах. Шелестом сухих листьев:
— Учитель…
— Молчи. Сейчас станет легче…
Всплеск серебра по серому камню: с трудом мотнул головой, вновь закусил губу:
— Не надо, учитель… — едва слышный голос крепнет, — не мучай себя… Я выдержу, ты не думай. Уже недолго, я чувствую…