Ответ. Пугливо переступающие перед глазами конские ноги, тупое онемение в связанных за спиной руках. Кровь на мокрой траве. Вопрос. Холодный блеск стали перед глазами. Развилка. Ответ. Холод, крупные снежинки на меховом плаще. Вопрос. Развилка. Молчание. Удар. Соленая боль на губах. Чужие взгляды. Насмешка, ожидание, надежда, страх, еще надежда, равнодушие… Сочувствие в тут же отведенных глазах. Оглушительно громкий в ночи скрип перепиливаемой веревки. Снег. Холод. Тоскливый, почти равнодушный страх. Тепло очага, грубая чаша с горячим питьем у губ. Беззубая сочувственная улыбка. Лязг стали, горящая деревня, кровь на снегу, сухие старческие руки, торопливо толкающие в подсвеченную пожарами темноту. Снег на черном жирном пепле. Безжизненные, выцветшие от возраста глаза — отражением серого зимнего неба. Тупая боль в груди. Дорога. Темноты нет.
…Моро медленно открыл глаза. Внутренне передернулся, встречая терпеливый, сыто-равнодушный взгляд военачальника, который так и не успеет стать князем. Он смотрит в его глаза — и видит всю его душу, до самого дна. Благо неглубоко до этого самого «дна». Военачальник улыбается. Ему некуда спешить. У пленника не такой уж большой выбор. Хочет жить — станет личным прорицателем будущего князя, а потом и короля. Со временем, глядишь, и немного свободы получит, девку какую-никакую ему подобрать можно, если будет послушен… Станет упрямиться — и то не беда. Бог Белого камня дорого берет за помощь, зато никогда не скупится на дары. Жалко отдавать провидца, кто знает, вдруг самому пригодится… Но нет так нет.
Моро казалось, что он слышит эти приземленные, скаредные, до смешного мелочные мысли удачливого местечкового военачальника.
Были бы силы — посмеялся бы человеческой жадности и глупости. Были бы силы…
А их нет. Сердце ледяными когтями сжал страх. Мужества хватает лишь на то, чтобы сдерживать все нарастающую непроизвольную дрожь тела, ощутившего всего в двух шагах холод последней границы.
Выбор, страшный выбор. Опять — решать за других, опять быть судьей и палачом. Должность личного пророка, покорность, терпение — и жизнь. Ложь или неповиновение — и смерть. Молчание — и смерть страшная, окончательная.
Ответь резко, оскорбительно, и будут — серые тучи над запрокинутой головой, короткая, уже почти не пугающая боль… и горящие мирные деревни. Промолчи — и о так и не состоявшемся завоевателе не узнает ни одно из лесных селений. Но тогда равнодушная не-мертвая тварь получит твое тело, твою душу. И будет — сочувствие в древних светлых глазах, стремительная вспышка клинка и ледяной ожог заточенной стали под сердцем.
Решай. Выбор есть всегда.
Выбора нет.
Выбор сделан.
Провидец медленно, устало покачал головой.
И закрыл глаза.
Угроз изрыгающего проклятия «князя» он уже не слушал.
Сил на то, чтобы сдерживать невольную нутряную дрожь, пока что хватало.
Пока что.
Почти полная луна плывет сквозь рваные клочья облаков. Колеблются, пляшут в свете факелов и неверном призрачном серебре зыбкие тени. Ему кажется — он спит. Он так хочет в это поверить! Но сон не может быть настолько страшным. Это всего лишь дурман, ядовитая сладость колдовского зелья — туманит, мутит сознание, путает мысли… Нет сил держать голову. В затылок упирается, поддерживает надежной ладонью выщербленный каменный край.
…Мог бы — отшатнулся бы, как от ядовитого скорпиона.
Ноют жестоко вывернутые, широко растянутые руки. Ноги едва-едва, самыми кончиками босых пальцев, достают до земли, он обвисает всей своей тяжестью на веревках, усиливая муку. Древний алтарь за спиной — холоднее снега. Ему кажется, что почти стертые временем символы обжигают льдом, впиваются отравленными иглами в обнаженное тело. От одежды оставили лишь короткую набедренную повязку. Почему-то от этого еще страшнее. Глупо — разве грубая льняная ткань защитила бы от воплощенного Ничто?
Он знает — тварь не успеет обрести свободу. Все закончится раньше. Не будет нового пришествия Безымянного Ужаса — не здесь и не так.
…Но ему страшно — страшно, как никогда в жизни.
Молча стоят по краю поляны поймавшие его воины. Смотрят. Не вмешиваются. Здесь есть место лишь для троих: честолюбивого военачальника, взывающего к высшим силам о помощи, древнего жестокого божества… и беспомощной жертвы. Ритуал почти завершен. Провидец молчит: кольцо ли, привычная ли, бесполезная гордость не дает кричать, бездумно выть от подступающего всепоглощающего ужаса? Он молчит, только тонкие губы сжимаются так, что почти полностью сливаются с бледным, выцветшим до серого лицом.