…Его ошибка. Страшная, непростительная ошибка. Семь — непригодные для борьбы с Замыслом, ненужные, бесполезные… дорогие, как первые, пусть и увечные, дети… Не уничтоженные, пока была такая возможность.
Семь, бесполезные до него — не для Замысла.
«Каждой из Начал — то, что его изменяет. Дереву — Вода, Металлу — Огонь, Камню — Ветер…»
Из-ме-ня-ет.
…Из горла вырывается сдавленный стон. Ему кажется, что пылающие колья пронзают его собственное тело. Невидимая золотая цепь сыто подрагивает. Сворачивается кольцами, замирает, ожидая нового шага. Она почти замкнута. Осталось совсем немного…
Судьба насмешливо скалится с его пальца.
Нет.
— Де… вять, — едва слышно произносит он, с трудом выталкивая слова через сведенное судорогой горло.
И почти слышит, как фальшивым аккордом сбивается звенящая в сознании золотая струна.
Выпрямиться невыносимо тяжело. Кажется, сам небесный свод давит на плечи, не дает дышать.
…Он медленно расправляет плечи. Безупречная цепь замысла дрожит перед его внутренним взором. Холодный, жадный, любящий кровь металл. Идеальное вместилище для Предопределения.
Ничего живого не отковать из мертвого металла.
Ничего?
«Помоги…» — беззвучный стон — окликом в пустоту.
На миг ему кажется: вспыхивает перед зажмуренными до огненных кругов веками радостная улыбка Гэлеона.
И мягкое золото сминается, со стоном поддаваясь удару незримого молота. Предопределение, Единый? Пусть так. Но в этот раз мы будем творить — вместе.
Звенит, поет в его сознании идеально звучащая сладостная нота. Заглушает мысли, подавляет волю. Рвет по живому, раздирает в клочья корчащуюся в агонии душу. Но он уже говорит — говорит, вплетая собственную нить в канву Пророчества, ломая, перекраивая Предопределение:
— Девять… Смертным…
«Вы не будете моими рабами, слугами — продолжением моим, учениками моими станете. Хранители Арты, смертные, грань между хаосом и совершенством. Тяжела будет ваша дорога, тяжела и страшна. Но вы придете сами, по своей воле. И ни Валар, ни судьба, ни сам Единый не будут в силах заставить вас свернуть с избранного пути.»
— …Что выбрали…
Ему кажется — он прорывается сквозь липкую густую паутину. Задыхается в густой патоке. Каждое слово — словно удар клинка, в который приходится вкладывать не силу рук — саму свою жизнь.
— …Эту дорогу…
Боль нарастает. Ее уже почти невозможно терпеть.
…Невозможно — лживое слово.
«Я выдержу, Тано.»
В сияющем совершенстве невидимой цепи больше нет безупречности. Изящные звенья белого золота разорваны, разомкнуты кольцами черного металла. Слились, вплавились намертво: не выдернуть, разве что — разорвать саму цепь.
Ортхэннер чувствует — это не конец. Замысел не отступит.
Он знает, что случится дальше, угадывает слово раньше, чем оно успевает прозвучать в его сознании:
«Одно — Властелину…»
И яростно, отчаянно, спеша исправить, закрепить неумолимую ткань Замысла, выдыхает вместе с кровью из надорванного горла:
— … Хранителю Арты…
Это все, что он может сейчас сделать.
Не господину. Не повелителю.
Хранителю.
Он почти слышит беззвучный вопль ярости — словно вскрик лопнувшей струны. И чувствует, как губы вздрагивают в измученной, торжествующей улыбке.
Он молча слушает последние строки пророчества; сил бороться, исправлять уже нет. Неважно. Пусть будет «царство теней». Пусть будет Мордор. Ему хватит и этого клочка земли, чтобы удержать готовую распасться на части твердь. Кольцо сверкает на пальце — тонкое, прекрасное, почти идеальное… Почти. Не абсолютно. Изящная форма, гладкая блестящая поверхность, струящаяся вязь эльфийских символов, медленно, словно наполненные лавой трещины, проступающие на золоте. Он не пытается прочитать — и без того знает, что там написано.
…Не то, чего хотел бы он.
Но и не то, чего желала Сила, ведущая руку Келебримбора.
И для него сейчас даже это — победа.
…Невидимые лезвия ворочаются внутри, рвут внутренности раскаленными зубами. Это неважно. Это — просто боль. Цепь Замысла замкнута — но она больше не совершенна. Теперь в ней есть изъяны. Вонзенные в плоть Арты клинья замирают, неспособные шевельнуться. Он чувствует — до времени Замысел бессилен.