Он вздрогнул, осознав вдруг, к кому тянется вторая, разлохмаченная, словно истёртая чьими-то отчаянными усилиями, нить. Вздрогнул — и стиснул зубы, во вспышке озарения осознавая страшный и простой план противника: целиком, от начала до конца.
Рога ещё не успели замолкнуть, а вражеская крепость уже превратилась в игрушечный замок далеко внизу. Зато ярко блестящие на солнце искры на поднятых копьях росли, стремительно превращаясь в окованную сталью вражескую конницу. Завеса Мелиан — невозможная, невероятная здесь, в Арте, спустя пять тысяч лет после ухода за Море своей создательницы — Завеса таяла. Рассеивалась в ясной утренней дымке: медленно, неохотно, подчиняясь не столько воле изнемогающего от непосильной ноши Мага, сколько тихому, задыхающемуся голосу Повелителя, всё ещё звучащему на самой грани сознания. Аргор почти услышал болезненный стон Арты, и с холодком под сердцем осознал: на то, чтобы разорвать плотные тучи пепла, Повелителю потребовались почти все его силы.
На то же, чтобы уничтожить магию сородича, почти равного ему по силе…
«Нет, Повелитель! Не нужно, мы справимся сами!» — вскрик, ощущаемый не слухом — сознанием, ударил в виски, и не сразу понял: кричал Маг, на миг опередив его самого. Ортхэннэр не ответил. И стало без слов, без пояснения ясно: не послушает. Воля Олорина больше не поддерживала Завесу, но сила, питающая её, всё ещё превосходила силы и упрямого Кхамула, и каждого из Девятки…
Крылатый конь заржал, вытягиваясь в струну, почти на пределе своих сил разрезая свистящий тугой воздух.
…а полог невидимости уже расползался, как дырявая дерюга, солнечные лучи рвали его, подобно раскалённым клинкам. Слишком поздно. Сверкающие доспехами ряды всадников проступали сквозь дрожащий воздух, словно мираж в пустыне, и было их много, куда больше, чем ожидали они с братьями. Куда больше… и куда ближе. Меньше перестрела — до плотно сомкнутых, не ожидающих удара с этой стороны ханаттанайн.
Обожжённые руки саднило; он приказал себе не думать о боли. Сейчас не время было помнить о подобных мелочах. Он падал вниз, перед катящейся волной роханской конницы, зная, чувствуя уже, что не успевает, и крылатый конь вскрикнул, почти как человек, повинуясь мучительному нетерпению всадника. Сложил крылья — и рухнул к земле, почти разрывая мышцы в безумном полёте-падении. И всё-таки не успевая. Правый флаг королевских отрядов Ханатты только начинал разворачиваться, встречая медленно проявляющуюся из ниоткуда вражескую конницу, и встающее прямо за спинами роханцев солнце вдруг стало противником. И слишком далеко, у самой реки, был Денна, не успевая, тоже не успевая на помощь дальнему своему потомку…
…Удар роханской конницы Аргор не столько увидел, сколько почувствовал: всем телом, как холодную сталь чужого клинка. Не успевший перестроиться строй ханаттанайн раскололся под напором разогнавшейся по пологому склону конной лавы. Близко, словно вновь глядел глазами ястреба, увидел недоумевающие, испуганные лица, клинки, промахивающиеся мимо всадников Рохана, всё ещё прикрытых постепенно рассеивающейся Завесой…
Увидел — вспышку солнца на опущенном копье, увидел, как запрокидывается назад командующий королевским отрядом принц, как валится из мёртвой руки знаменосца в кровавую грязь знамя с чёрной змеёй…
Крылатый конь заржал, почти падая на землю. Вскинулся на дыбы белый скакун короля Рохана, едва не сбрасывая своего всадника. А Аргор ударил, всем своим гневом, всей своей волей, разрывая тонкую колдовскую кисею. Не по королю: сам не зная, почему, словно остановленный в последний миг незримой рукой — по истрёпанной чьей-то исступлённой любовью паутине чар, по расползающемуся полотну Завесы. Ощутил, как вновь потекло по пальцам солнечное пламя, выжигая кровь, услышал вокруг себя полные ужаса крики…
…С невесёлой усмешкой огляделся. Битва медленно превращалась в побоище. Ханаттанайн наконец увидели врага, и теперь, охваченные жаждой мести, не намерены были щадить никого. Завеса почти растаяла: мутная, зыбкая, она стелилась по земле, бессильная уже кого-то сокрыть. Заполняла низины, холодной моросью стекала в овраги. Теоден, почти оглушённый незримым ударом, шатался в седле, с трудом удерживая в руках меч; копьё, слишком тяжёлое для ослабевших рук, он выронил. От паутины, поддерживающие чары, остались одни ошмётки — и всё-таки они всё ещё держались.
— Он всего лишь опора… — долетел до него срывающийся от усталости голос Мага. — Кукла на верёвочках, на которой держится колдовство. Ты действительно веришь, что его хозяева отпустят свою игрушку?! Чего ты ждёшь, брат? Убей его, или, клянусь, я сам приду за его жизнью! Вспомни Дайо, наконец, ты же клялся ему!..