Ему не нужно спрашивать. Он и так знает ответ.
Слишком хорошо знает.
И все-таки, он говорит — почти против воли, говорит, не в силах выдержать немой боли в агатовых глазах:
— Ты… видишь другой путь?
Молчание звенит в зале погребальным колоколом.
— Да…
В колоколе — трещина. Почти незаметная…
…Корявая.
Провидец… солгал?
Саурон заставляет губы шевельнуться. Улыбка: кривая, фальшивая. Не для него — для Моро. Ему самому уже ничего не нужно.
— Путь, на котором Арта пострадает меньше, чем… — он старается говорить мягко, но голос все равно срывается на хрип. Больно.
Хочется верить, что из-за так и не исцеленного до конца горла.
Хочется.
Но не получается.
В какой-то момент ему кажется, что Моро так и не ответит. Молчание длится, бесконечное и тягостное. И все сложнее держаться на ногах. Ладонь на хрупком плече провидца: он останавливает Моро — или сам опирается на него?
— Нет… — наконец, прорезает тишину безжизненное, безнадежное.
И он устало отпускает плечо своего — ученика? Соратника?
Друга.
Нельзя постоянно держаться за других.
Пусть даже иногда без этого, кажется, не хватит сил дышать.
— Иди, Моро.
…И — тишина в зале.
Мертвая, пустая, звенящая тишина.
Как ты сумел это выдержать, Тано?..
Бесполезно! Ортхэннэр обессиленно отпустил холодную окоченевшую ладонь Аргора. Сгорбился обречённо. Всё бесполезно…
Тусклый, с трудом пробивающийся сквозь плотную завесу пепла свет солнца почти не рассеивал мрак, и плясал в чёрных чашах факелов живой огонь, и в неверной пляске теней застывшее лицо Короля казалось почти живым. Человек мог бы обмануться. Поверить, хоть на миг слабой надежде на чудо, не присматриваться, не прислушаться к искалеченной музыке порванных струн. Ортхэннэру и краткого облегчения самообмана не дано было. Кончено. Не жизнь, не смерть — тяжёлое, мучительное забытье, горький колдовской сон — последняя безнадёжная попытка удержать, не позволить сорваться в пустоту.
Что же сделал ты с собой, Аргор, как мог попасться в такую простую ловушку?
Чёрный Майа измученно провёл дрогнувшей ладонью по лицу. Стиснул зубы. Ловушка, да. Не случайность, не совпадение — ловушка. Вновь проклятый Замысел, даже теперь он на шаг впереди…
Война кольца. Уничтожение Кольца Всевластья
…Мало, так мало сталось сил… Каждая капля крови, истекающей из чужих рассечённых жил, каждая душа, расстающаяся с жизнью в ненависти и ужасе, отнимает крупицу огня; хватит ли хотя бы на то, что он не имеет права не выполнить?..
Ударил в лицо, поддержал сочувственно горький горячий ветер: текучее багровое сияние, тени, пляшущие по стенам пещеры… И две скорчившихся на полу фигурки; одна баюкает на руках другую, закрывает, защищает собой от накатывающего снизу тяжёлого земного стона: ненадёжный — безнадёжный — заслон. Прижимает бережно к груди чужую искалеченную ладонь, говорит что-то беспомощно, сбивчиво, глотая слёзы…
…Болезненно толкнулся в сердце мгновенный укол узнавания. Отчаяние и ужас, безнадёжность уже почти на грани равнодушия, усталость — непосильная, выматывающая, заставляющая мечтать о смерти, как о желанном отдыхе…
…любовь, что единственная даёт силы делать ещё один шаг, и ещё один, и ещё… Слепая и исступлённая, не умеющая отступать, не требующая ничего в уплату.
Любовь, бессильная уже защитить, но всё ещё способная стать заслоном от всепоглощающего ужаса предсмертия.
Тупая едкая боль стиснула горло. Оборвала на середине дыхание: вот и ещё две жизни, потерянные по его вине. «Простишь ли, Тано? Сколько боли, сколько крови… Чужими руками исполнен страшный долг, и — есть ли прощение тому, кто призван был хранить, но раз за разом становился смертью для них, несущих в себе искру твоего огня, твоей любви?..»
«Бегите же…» — беззвучно шепнул он, глядя в переполненные страхом и горем, не способные увидеть его глаза. Зная: не успеют. Слишком мало осталось времени, слишком страшным будет удар, который не погасить, не поглотить даже ему. Те, кто остались перед вратами обречённого Замка Ночи, могут ещё спастись. Вспомнят ли победители о милосердии, захотят ли остановить карающий клинок, или всё повторится вновь, и хмельная радость победы превратится в кровавую, сметающую всё на своём пути волну? И опять, как тогда, он уходит, бессильный остановить смерть, бессильный защитить тех, кто не пожелал подчиниться бессильному приказу-мольбе: «уходите!..»
…И всё-таки — они могут уцелеть. Пусть не все… Пусть хоть малая часть…