Не видя, он всем своим существом чувствовал обрушение собственной застывшей в камне Песни. Словно натянулась в сердце, зазвенела, не желая отпускать, болезненная струна — тихий шёпот свирели, горькое рыдание лютни: скорбь о том, чье имя отныне хранить — другим. Натянулась — и лопнула, хлестнула по содрогнувшейся в муке душе. Рассыпалась звёздными искрами, оседая тонким гаснущим звоном. Так правильно, так надо, отпусти, не держи! Одна нить — долой; быть может, кто-то сумеет ещё уцелеть, спасётся, закрытый от взглядов медленно приходящих в себя воинов Света дымной чёрной тенью — последней безнадёжной попыткой защитить, задержать не знающую пощады смерть. И беззвучно, срываясь на стон, шепчут — не губы, которых больше нет — душа: «Что же вы стоите, уходите, ведь всё кончено, уходите, ещё не поздно, уходите же…»
…Он знал — не уйдут. Ни Иртха, презирающие и страх смерти, и тех, кто способен сбежать, пусть даже и во имя величайшего долга —
«…Твой отец мёртв. Ты — жив. Будь проклят! Йирто…»
Ни гордые Ханаттанайн, верные давней союзной клятве:
«…оставь приказы для трусов, Посланник! Ты — не властелин нам. Ханатта не оставит своего защитника и друга.»
Ни спокойные, равнодушные к смерти выходцы с моря Рун.
«Разве Провидец не передал тебе наших слов, Повелитель?..»
Ни…
Никто из них не уйдёт. Последние защитники обречённого Тай-арн Орэ, смертники, оставшиеся, чтобы победа Запада казалась полной, чтобы вновь пели менестрели о неисчислимых ордах Тёмного Властелина и о великом мужестве Верных…
…Чтобы утолившие жажду крови полки остановились на дымящихся руинах, не пройдя дальше, сквозь выжженную чёрную равнину, к мирным селениям, где отныне навеки поимённо будут помнить Тех, Кто Не Ушёл.
Они не уйдут. Но Арта будет жить. Будет жить Ханатта и Кханд, кочевые стойбища Уртаган-Ана и древние города моря Рун, будут звенеть тонкие бубенцы в хрупких башнях востока, и матери родов Иртха будут передавать из поколения в поколение память о поющем Чёрном Замке… А значит, всё было не зря.
Ему же осталось немногое: дождаться, когда истают камнем висящие на Фаэ оковы плоти… Шагнуть в бездонную звёздную ночь, в надёжные объятия невидимых чёрных крыльев… Расплести, развязать тончайшие, хрупкие нити, передавая в новые руки доверенную ему пылающую искру живого мира…
…И дать свободу Пустоте, что нетерпеливо грызёт заслоны содрогающейся от боли и омерзения души.
Он знал: сумеет. Слишком многое пройдено, слишком много крови пролилось, чтобы отступиться сейчас. Цена колебания — слишком высока.
Он знал, что сумеет уйти.
…не знал лишь, достанет ли сил разорвать ту звенящую связь, которая до сих не пускала, тревожила чужой-своей-общей болью, неизбывной скорбью и упрямой, отчаянно-светлой надеждой: «не уходи, Тано… Не прогоняй!» Разорвать безжалостно, жестоко — потому что слишком страшен страх не справиться, не выдержать, схватиться слепо за протянутую в пустоту спасительную ладонь. Увлечь, в бессознательной попытке спастись, за собой — в Ничто.
Разорвать… или закрыться наглухо, намертво, чтобы ни единой эмоции, ни проблеска мысли, ни крупицы боли… Чтобы не стал он его отражением — несчастный ученик ученика, не сумевшего защитить своего Учителя. Жертвой — не стал.
Он…
…ничего он ещё не знал.
И ударился о непроницаемую скорлупу Стены Ночи, рухнул бессильно вниз умирающий чёрный ветер, искалеченный, ослеплённый отчаянием. Осознавший, что, в последний момент — проиграл.
Проиграл судьбе — и терпеливо ждущей Пустоте.
Они летели на север. Обгоняя обезумевший от ужаса ветер, отпустив на волю крылатых коней, бессильных сейчас угнаться за ними, опережая собственные тени: скорее, скорее, пока не стало слишком поздно! Сумрачно полыхнула в душной полумгле переполненная через край огненная чаша Ородруина, но и струна, незримо певшая в сознании каждого из Восьмёрки, дрожала всё напряжённее, всё мучительней… Скорее, скорее, где же вы, я не удержу один, не теперь…
Словно восемь обезумевших птиц, рухнули они вниз, к ярящемуся морю огня, не глазами — всей своей сутью видя непроглядный чёрный зрачок абсолютного Ничто, раскрывающийся в самом сердце оцепеневшего в ужасе мира. Учитель был — там, внизу, один на один с распахнувшей свою равнодушную пасть смертью; там, куда ни одному из них не было пути. И бессильный стон сорвался с губ Короля-Надежды, когда захлопнулся равнодушный гибельный зев, и оглушающей, лишающей воли мукой хлестнуло на миг по тончайшим струнам, связывающим каждого из Кольценосцем с Повелителей…