…хлестнуло — и миг спустя оборвалось, словно захлопнулась тяжёлая окованная сталью дверь. А миг — час — вечность — спустя по гаснущей связи донеслось измученное:
«прощайте…»
Сходящие с ума стихии рвали одежды, пытались сбросить вниз, в пылающее огненное море. Мелькнул на миг обломанный клык скалы, за которую из последних сил цеплялись две маленькие фигурки — поздно, слишком поздно. Немало ещё жизней оборвётся сегодня, и нет ни времени, ни сил вырвать из безумия пламени две, ставшие невольными орудиями в жестокой игре с судьбой…
…А Повелитель уходил, отстранялся все дальше, закрываясь всё новыми и новыми барьерами аванирэ, и казалось — не Восемь, так и не научившиеся говорить своему повелителю и учителю — «господин», а целый мир прислушивается в тоске и скорби, ожидая и страшась услышать последний вздох гаснущего крылатого пламени. Мелькнуло на миг перед мысленными взорами: сверкающий белый песок, равнодушное слепое сияние; витые белые колонны, уходящие ввысь…
И замерли на миг Восемь, когда содрогнулся незримо мир — словно живое существо, вновь ощутившее на горле только-только, казалось, разомкнувшиеся смертоносные клыки. И раскалённой волной хлестнул по молчащей надорванный, страшный в своей исступлённой безнадёжности, смех — кровью из сорванного горла. Не смех — вой смертельно раненого волка, стоящего над разорённым логовом. И ужасом, невыносимым смертным ужасом захлестнуло сердца каждого живого существа в обитаемых пределах…
…Не сговариваясь, они рухнули вниз, к самой поверхности огненного моря. Миг — и вспыхнули в раскалённых потоках чёрные плащи, обращаясь в невесомый пепел. А восемь призрачных теней — ни живые, ни мёртвые, принадлежащие в равной степени и тварному, и Незримому миру — уже погружались вглубь, к бьющемуся в муках огненному сердцу Арты. Сплелись, словно скрепляя незримой печатью клятву служения, бесплотные руки. И в скорбную гаснущую Песнь осыпающейся пеплом чёрной башни вплелись восемь звенящих гневом, скорбью и надеждой голосов.
Один за другим подхватывали они дрожащие нити рвущихся, мечущихся в панике стихий. Подставляли плечи под чудовищный, непосильный для одного груз, и успокаивались корчи бьющейся в агонии земли. Рухнула, переломившись посередине, словно под тяжестью невидимого чудовищного молота, сияющая грозным стальным отливом строгая башня; но удар, что мог бы стать смертельным, уже угас, споткнулся, остановленный незримым щитом яростной воли и обречённого мужества. И острыми осколками красного гранита осыпался вниз тяжёлый донжон, когда яростный штормовой шквал встретил иглу ледяной голодной ненависти… встретил — и поглотил без следа.
Хлестнули во все стороны, содрогнулись от боли обожжённые стихии; но вставала уже, надёжной рукой поддерживала споткнувшиеся силы уверенная, хрупкая и всемогущая Любовь, и казалось — изящные фронтоны из нежно мерцающего халцедона парят в воздухе, и долго ещё колеблется прекрасный мираж там, где отныне — лишь сплавленные страшным жаром зеленоватые камни.
Сплетались в крепком рукопожатии руны Эрт и Эрат — вечные сёстры, вечные спутницы — и исцеляющий огонь жизни смирял безумство пламени земного, и успокаивались, прекращая слепое своё бегство, звери и птицы. И осыпались пылью, словно сами став незримыми опорами содрогающейся тверди, нерушимые стены: золотые крупицы малахита, алые искры в агатовой сумрачной глубине…
Падали в горячий воздух тихие слова, и прислушивались к завораживающему напеву, успокаивались стихии, увлекаемые в призрачный скользящий танец. И казалось, вместе с крылатой Мыслью танцует мерцающая бездонно-синяя башня, обращаясь невесомой искрящейся пылью, сплетаясь в тонкую вязь древних рун. И истаивала призрачным лучом, превращаясь в видимый лишь немногим сияющий путь, мерцающая лунным светом пронзительная стрела Прозрения.
…И прислушивался тревожно, удивлённо мир к привычной многоголосой Песне, узнавая и не узнавая грозную, исполненную скорби и надежды Музыку.
Ибо сегодня Восемь, поистине, становились Одним.
…Нет, не восемь. Девять.
Ибо девятый — Первый, покуда стоит мир, покуда живёт в сердцах смертных и бессмертных ледяное безжалостное прозрение Истины — Первый, спящий тягостным колдовским снов, на самой грани бытия — он был сейчас каждым из братьев. Каждым — и всеми вместе.