Пусть… Чёрный слепой ветер захлёбывается злым горьким смехом.
Глупцы, слепые надменные глупцы! Этого ли вы хотели?!
Оглушающая ядовитая боль рвёт сознание. И всё труднее противиться голодному равнодушному Ничто, ширящемуся в душе. Он вдруг понимает: ему всё равно. Он устал. Так устал…
И стылым кровавым комком смерзается пепел, что был когда-то — крыльями тёмного пламени. Вы хотели судить? Да будет по воле вашей, глупцы…
…быть может, лишь там, за искажённым границами мира…
Может быть, ещё не поздно.
Для Арты.
А Валинор…
Он чувствует: его ждут. Словно чужой взгляд, безжалостный и холодный. Впивается в обнажённую душу, предвкушает сыто, торжествующе. Тело рассыпалось прахом; что с того? Дух Майа так просто не уничтожить. Справедливые судьи наконец дождались предавшего Свет дерзкого отступника.
Он возвращается в Валинор.
А вместе с ним идёт Ничто.
И меркнет на миг жемчужный слепящий свет, когда вздрагивает незримо — до дна, до самых своих корней — надёжная твердь, когда замирают на миг (в торжестве ли? В ужасе?) стихии…
А он стоит посреди слепого застывшего совершенства — чёрный мазок на белом холсте, распятая чёрная звезда, и молчит потрясённо напоённый цветочным ароматом ветер, не смея, не смея, не смея коснуться белого пепла длинных спутанных волос.
Он — стоит. Поверженный, проигравший, покорённый. Коленями в сияющей алмазной пыли, и нет в безвольно опущенных руках ни клинка, ни щита, и алым пятнает безупречную чистоту площади: нет прощения проклятому Врагу всего живого, нет и исцеления…
И яростный, безумный, полный ненависти и отчаяния хохот заставляет в ужасе застыть на месте потрясённых элдар. Этого вы хотели, глупцы? Вот он, Саурон, Враг — у ваших ног, распластанный, униженный, корчащийся от боли. Что же вы стоите — судите, пресветлые Валар! У вас ещё есть время — пока не рассыпалось пеплом и это, воплощённое заново, тело, пока сам дух Чёрного Майя не распался в прах, пока у него ещё есть силы сдерживать Ничто — внутри себя.
На краткий мучительный миг вспыхивает искушение: сдаться, выпустить воплощённую Пустоту, прекратить эту пытку — разве недостаточно он уже страдал? Пусть получат то, к чему стремились, пусть обретёт свободу Замысел, пусть изольётся на бессмертные земли поток всепоглощающего Ничто. Пусть уничтожит их, надменных, безжалостных: и уверенных в своей правоте Валар, и глупцов-элдар, польстившихся на лживый покой вечного блаженства. Пусть исчезнут все — и правые, и виноватые… Все они — и предавшие, и осудившие, и струсившие сказать слово в защиту, и те, кто стыдливо отводил глаза, делая вид, что их это не касается… Пусть гибнет это равнодушно-белое логово вечной не-жизни! Арта будет жить, Арту он не отдаст — но разве он обязан спасать их, палачей? Разве не сами они выбрали свою судьбу?
Искушение велико. Ему больно, ему так больно… Он так устал! Но…
«В тебе — сила; одно неверное движение, шаг с пути — и ты начнешь разрушать.»
Разрушал. Века, тысячелетия — никто не скажет, что несправедливы были легенды, что безвинно само имя его утратило смысл и стало — страшной сказкой. Какое дело до крови врагов тому, кто из Крыльев Пламени стал — Жестоким? Пусть исчезнут! Пусть погибнут, пусть захлебнётся многоголосый стон в пучинах обезумевшего от ужаса океана: разве щадили — они? Разве не карали они — тысячи за безумие одного? Разве хоть один меч остановился, не нанеся удара, когда тонул в огне и крови не знающий стен деревянный город, когда кричала от боли и горя умирающая лютня в израненных ладонях?
Разве?..
Это будет так просто. Всего лишь — отпустить. Закрыть глаза, отречься от боли, от памяти. Перестать быть… И пеплом станет эта не знающая смерти земля, и некому будет больше приговаривать и казнить…
Что за дело до крови врагов — тому, кто…
«…создателю людей — людей приносите в жертву, и с каждой каплей крови тяжелее оковы его!..»
…кровью платил за кровь и смертью — за смерть?..
Так просто…
«…в жертву…»
И замолкает потрясённо что-то говорящий Король Мира, когда чёрная фигура поднимает голову, и гаснет на миг дивное алмазное сияние Таникветиль, и из глубины потемневшей, бездонной сапфировой чаши вспыхивает пульсирующим огнём одна-единственная звезда.
И умирает на исковерканных мукой губах улыбка, горькая и светлая, словно так и не пролитые за две эпохи слёзы, и беспомощно, слепо делает шаг вперёд бледный Кователь, увидев, на миг, что-то, чего не смог, не посмел забыть за все эти бесконечные века…