Вскоре позвонили из Сиэтла. Вартаньян сообщал, что Скалистые горы, куда самолет Громова подойдет примерно в 19 часов по гринвичскому времени, закрыты облаками на высоте 4500 метров. Кроме этого, Артак Арменакович доложил, что из-за атмосферных разрядов связь с «АНТ-25-1» неустойчивая, хотя радиостанция самолета работает регулярно.
Через полчаса позвонил Беляков из аэропорта Нью-Арк, куда он поехал по приглашению американцев. Штурман предупредил, что южнее Сан-Франциско, особенно в прибрежной полосе Лос-Анджелес — Сан-Диего ожидаются ночные и утренние туманы…
Услышав это, Чкалов немедля заштриховал прибрежную полосу южнее Сан-Франциско.
— Так что, Ягор? Подправить вправо, а потом на Сан-Франциско? — неуверенным голосом спрашивал «чиф-пайлот», а это было совсем на него не похоже.
— Догадываюсь, что для Громова Сан-Франциско в условиях, когда есть запасы горючего, — пункт весьма неподходящий, так как наши товарищи могут дойти до южной границы США.
— Вот то-то и оно… — проокал Валерий.
В этот момент раздался телефонный звонок: из Вашингтона попросил Чкалова советник Уманский и сообщил последнюю радиограмму от Сергея Алексеевича Данилина, который передал, что в 19 часов 20 минут по Гринвичу они находились на широте 55° и долготе 120°. Высота полета 4 тысячи метров, землю он не слышит, хотя на борту у них все в порядке.
Чкалов попросил Уманского минуту обождать, пока мы выработаем рекомендации.
— Раз Громов забрался уже на 4 километра высоты, значит, он понял опасность и слбдует им взять вправо, чтобы не влезть в пекло кучево-грозовой облачности, — сказал я.
— Пусть повернут на Сиэтл, к тихоокеанскому побережью! — прокричал Валерий Уманскому. — Но имей в виду, что южнее Сан-Франциско будут ночные и утренние туманы. Поэтому скажите Вартаньяну, чтобы он запросил Громова о запасах горючего и передал нам, а мы тут покумекаем…
После обеда позвонил из Сан-Франциско спецкор газеты «Правда» Хват. Он кричал в трубку:
— Провалилась бы эта авиация! Никогда не угонишься за летчиками и не угадаешь их капризы…
— Да что случилось, паралик тебя возьми? — с усмешкой спрашивал Чкалов корреспондента.
— Это какое-то издевательство! — продолжал жаловаться Хват. — Вот послушай, что только что получили от вашего любимого Михаила Михайловича за подписью штурмана: «1 час 20 минут 14 июля 1937 года по Гринвичу. Идем вдоль берега. Находимся между Сиэттлем и Сан-Франциско. Высота 4000 метров. Просим спорткомиссара зарегистрировать пролет над аэродромом Окленд. Садиться будем утром, думаем, за Сан-Франциско. Данилин». Ты теперь, надеюсь, понимаешь, какую свинью мне и сотням других корреспондентов подложил интеллигентный ваш Громов? Что мне теперь делать? Куда подаваться?
Чкалов смеялся до слез.
— Садись, Левушка, в свой зафрахтованный «боинг», пристраивайся к «АНТ-25-1», шпарь за ним и не выпускай из виду.
Мы понимали, что экипаж Громова, решившись на такое трудное и ответственное действие, одобренное нами, теперь должен быть максимально обеспечен не только от катастрофических, но и элементарно опасных неприятностей, какие бывают в авиационной практике.
В последние напряженные часы перелета громовского экипажа Александр Васильевич познакомил Борового с историей авиационных рекордов на дальность.
Кратко можно изложить эту историю так: в 1925 году был впервые зарегистрирован рекорд дальности французских летчиков Леметра и Аррашара: за двадцать пять часов они прошли без посадки по прямой 3166 километров. Через 3 года итальянцы установили новый рекорд, но французы тут же вернули себе первенство. Затем рекордом овладели американцы, а у них взяли пальму первенства в 1933 году англичане Гейорд и Николетс, пролетев 8544 километра из Англии в Южную Америку.
Но прошло пять месяцев, и в том же 1933 году французские летчики Кодос и Росси на маршруте Нью-Йорк — Дамаск прошли без посадки 9104 километра, вернув своей стране один из самых трудных авиационных рекордов. А сейчас Громов перекрыл все эти рекорды, покрыв расстояние около 10 300 километров.
Конечно, нам было не до сна, хотя в Нью-Йорке вступила в свои права поздняя ночь. Мы сидели у радиоприемника и слушали все как-нибудь относящееся к полету Громова.
Наконец наступило 14 июля 1937 года, день отъезда на Родину. Билеты на пароход «Нормандия» уже были у нас. Но Чкалова это словно не касалось: он не собирал вещи, пластинки с произведениями Бетховена, Чайковского, Рахманинова в исполнении крупнейших музыкантов, в частности самого Рахманинова, не говорил ничего о последних часах пребывания в США, поглощенный одним тревожным раздумьем: хватит ли у Громова горючего, чтобы найти аэродром, который быстрее всего очистится от тумана.